В ходе этого длинного и основательного обсуждения вопросов завоевания 
невероятно огромного пространства мне показалось, что это почти невозможно и 
поставленных целей вряд ли удастся когда-либо достигнуть. Но хотя перед 
Французской кампанией Браухич и Гальдер по различным поводам выражали свои 
опасения, показывая, что они полностью против этой войны, указания Гитлера по 
ведению войны с Россией они восприняли без единого слова сомнения или 
сопротивления. Мне даже пришла в голову мысль, что, целиком и полностью осознав 
неосуществимость этих операций, они не приняли против них решительно ничего, 
очевидно, желая тем самым дать фюреру возможность самому загнать себя в 
гибельную западню. Конечно, в ту пору такие мысли совершенно выходили из ряда 
вон, но их возникновению способствовали и необъятные русские просторы. А к 
этому весной 1941 г. добавились военные действия в Северной Африке в контакте с 
весьма сомнительным союзником. Мне казалось, что дело начинало принимать 
слишком рискованный оборот и вступило в опасную стадию.




 Перед Балканской кампанией


 Вечером 6 февраля Гитлер снова выехал в Мюнхен, а 7-го – опять отправился в 
«Бергхоф» и с некоторыми перерывами оставался на Оберзальцберге до середины 
марта. Февраль в горах был месяцем очень приятным, служебная нагрузка – 
невелика. Подготовка к «Барбароссе» и вступлению в Грецию велась по плану. 
Воздушная война, отчасти ввиду крайне плохой погоды, шла на убыль. А в целом то,
 что мы находимся в войне, почти не замечалось. Фюрер принял югославских 
государственных деятелей – премьер-министра Цветковича и его министра 
иностранных дел Марковича для подробной продолжительной беседы. Он хотел 
уговорить их вступить в пакт Трех держав. Разговор был открытым и 
непринужденным, но вопрос о вступлении так и повис в воздухе.
 24 февраля Гитлер поехал в Мюнхен, чтобы во второй половине дня произнести в 
праздничном зале «Хофбройхауза» речь по случаю дня основания партии. Он 
особенно подчеркнул в ней свою дружбу с Муссолини: «Наши противники все еще не 
понимают, что если я однажды назвал человека моим другом, то буду стоять за 
этого человека всеми силами и своим отношением к нему торговать не стану». 
Далее фюрер говорил о свершениях германского вермахта и немецкого народа, не 
оставляя никакого сомнения в своем убеждении, что «наша борьба, как была 
благословлена Провидением до сих пор, так и останется такой впредь».
 Вечером 28-го мы поездом выехали в Вену – Гитлер хотел 1 марта принять участие 
в приеме Болгарии в Тройственный пакт. Этот торжественный акт состоялся во 
дворце Бельведер в присутствии болгарского премьер-министра Филова, графа Чиано,
 посла Осимы и Риббентропа. В заключение церемонии фюрер дал в Бельведере 
завтрак. А в то же самое время немецкие саперы работали на Дунае, возводя три 
больших моста для сосредоточения германских войск против Греции. По этим мостам 
чуть позже вермахт маршем вступит на болгарскую территорию, что сознательно 
замышлялось Гитлером как мера против России. Ведь Молотов во время своего 
визита в Берлин в ноябре 1940 г. высказал большой интерес России к Болгарии. 
Фюрер тогда ему ответа не дал. Теперь он этот ответ получил.
 Вторую половину дня в Вене Гитлер использовал для подробного разговора с Чиано.
 Ему важно было сообщить итальянскому министру иностранных дел свою ясную 
позицию относительно предстоящей борьбы с Грецией. Вечер фюрер провел с 
гауляйтером Бальдуром фон Ширахом и его женой – он очень ценил обоих. (Фрау фон 
Ширах он знал еще маленькой девочкой, познакомившись с ней в доме ее отца – 
своего придворного фотографа Генриха Гофмана). Следующим утром наш поезд в 6 
часов 45 минут сделал полуторачасовую стоянку в Линце. Гитлер охотно 
воспользовался этой оказией, чтобы осмотреть отдельные кварталы города, пока 
его вновь не захватил водоворот дня. Этим утром он обсуждал постройку на Дунае 
«Моста нибелунгов».
 На Оберзальцберге ежедневные обсуждения обстановки с Кейтелем и Йодлем 
затягивались все дольше. Фюрер принял также нескольких визитеров, казавшихся 
ему важными в связи с предстоящей операцией на Балканах. Первым появился 
принц-регент Югославии Павел. Фюрер прежде всего стремился побудить его 
присоединиться к Тройственному пакту. Состоялась весьма вежливая и официальная 
беседа, поначалу безуспешная. Гитлер считал, что, возможно, Югославия через 
несколько недель и решится, но особенных надежд на это, казалось, не возлагал.
 Йодль же занимался проблемой Японии. Из того факта, что хорошо известный 
немцам генерал Осима снова занял пост посла, он вывел своего рода готовность 
японских вооруженных сил к сотрудничеству с рейхом, если даже не большее – 
готовность к союзу. Он предложил Гитлеру для начала подписать документ, 
охватывающий возникающие вопросы. Это и стало содержанием директивы № 24 от 5 
марта 1941 г. «О сотрудничестве с Японией». Первой строкой было записано: 
«Целью обоснованного пактом Трех держав сотрудничества должно служить как можно 
скорее привести Японию к активным действиям на Дальнем Востоке». И далее 
говорилось: «В качестве цели совместного ведения войны можно обозначить быстрый 
разгром Англии и благодаря этому недопущение США к участию в войне». А 
последняя фраза гласила: «Никаких намеков об операции „Барбаросса“ японцам 
давать не следует».
 Вечером 12 марта мы поездом отпр