– Убрать крест! Тревога!

Двигатели увеличили обороты. Крест упал в помещение центрального поста, на него 
свалились один за другим вахтенные, окончательно разрушив конструкцию. Лодка 
зарылась носом в воду и через 20 секунд погрузилась в неё полностью. За 30 
секунд стрелка глубиномера переместилась на деление 40 метров, однако корма всё 
ещё находилась близко к поверхности. Через 50 секунд жужжание электромотора 
заглушили четыре мощных разрыва за кормой. «У-230» потрясли мощные толчки. 
Лодка погрузилась с сильным дифферентом на нос. Затем она метнулась на глубину, 
швырнув часть экипажа на плиты палубы и ударив тех, у кого были замедленные 
рефлексы, о переборки.

Фридрих прекратил погружение на глубине 125 метров. Многие члены экипажа 
выглядели неважно. Для них это была первая бомбардировка. Однако «У-230» 
выдержала первое испытание и оставалась на ходу. В 4.30 мы всплыли. Вокруг 
расстилалось пустынное море, миролюбиво мерцавшее при лунном свете. Наш 
«бискайский крест» с трудом, но починили. Один из вахтенных вращал хрупкую 
конструкцию, пока радист, находившийся в корпусе лодки, напряжённо слушал.

В эту ночь мы ещё раз совершили срочное погружение, а на следующий день 
пришлось опускаться в море четыре раза. Самолёты сбрасывали на нас кассеты 
глубинных бомб. Мы вынуждены были постоянно ожидать угрозы с воздуха и всё 
время пристально следили за небом. В период между атаками лодка прошла пролив 
между двумя архипелагами, оставив опасную зону далеко позади.

Бурным морем мы вышли к заданной точке в 600 милях к востоку от Ньюфаундленда. 
Обстановка внутри лодки осложнилась. В ногах плескалась морская вода, проникшая 
в корпус сквозь открытый рубочный люк. Высокая влажность приводила к порче 
продовольствия, вызывала дряблость кожи и размягчала навигационные карты. 
Невыносимый запах стоял в подлодке. Он шёл от солярки, которую мы загрузили про 
запас в днище, и пропитал всю нашу одежду, да и пищу, которая имела теперь 
привкус машинного масла. Постоянная качка оказалась непосильным испытанием для 
тех, кто не привык к штормам Атлантики и не обладал крепким желудком. У многих 
подводников пропал аппетит. Оставалась лишь небольшая группа здоровых людей, 
способных питаться яйцами из четырёх бочек, пока они не успели ещё испортиться. 
Чтобы помочь им, я поглощал яйца целый день в разных видах: сырыми перед вахтой 
на мостике, в виде яичницы после вахты, варенными без скорлупы или вкрутую на 
завтрак и обед и всмятку, когда было желание съесть их больше нормы.

Теперь мы боролись с февральскими штормами, самыми свирепыми в зимние месяцы. 
Море кипело, пенилось и бурлило. Порывы сильного ветра гнали волны одну за 
другой через Атлантику с запада на восток. «У-230» с трудом пробивалась через 
мощные водовороты, преодолевая гигантские гребни волн. Одна морская лавина 
бросала лодку вверх, другая опускала вниз, третья накрывала её тоннами воды. 
Злобные ветры, завывавшие самым высоким дискантом и рокотавшие тяжёлым басом, 
дули над клокочущим морем со скоростью 150 миль в час. Стоя на вахте, мы с 
трудом выдерживали хлёсткие удары снежной крупы, града, ледяных брызг. Они били 
в наши резиновые водолазные костюмы, секли как бритва лицо, угрожали сорвать 
защитные очки. Лишь стальной пояс позволял нам удерживаться на лодке и 
сохранить жизнь. Внутри прыгающей стальной скорлупки сильная качка швыряла нас 
на палубу, вертела и крутила, как марионеток. И всё же мы умудрились преодолеть 
яростный ветер и бурное море и прибыли в заданный квадрат.

С тех пор как я в последний раз принял участие в боевых действиях, их масштабы 
резко возросли. Наши подлодки больше не уходили в одиночное плавание или 
небольшими «волчьими стаями» по 3-4 единицы. Теперь мы патрулировали Северную 
Атлантику бригадами по 20-40 единиц, покрывая обширные районы с математической 
точностью и под контролем штаба. Приблизительно 100 из 250 действующих подлодок 
флота сейчас крейсировали водах семи морей. В нашей большой бригаде «У-230» 
несла патрульную службу на крайнем севере. Дважды за 10 дней мы выходили по 
приказам штаба на поиск предполагаемого конвоя. Снежные завесы ограничили 
видимость в лучшем случае до одной мили. У нас были минимальные шансы 
обнаружить конвой. Тем не менее нам сопутствовала удача.

Я только что освободился от вахты и сливал литры солёной воды со своего 
водонепроницаемого костюма, когда капитан просунул голову в помещение 
центрального поста. Его румяное лицо, обрамлённое снизу рыжей бородой, а также 
белые зубы сияли.

– Старпом, повоюем немножко, – сказал он мне. – Одна из наших лодок сообщила, 
что обнаружила конвой. Оба двигателя – полный вперёд!

Новость быстро распространилась по кораблю. Я развесил своё мокрое нижнее бельё 
в кормовом торпедном отсеке, пробежал голым к своей койке и надел сухую смену. 
После этого присоединился к участникам небольшого совещания в капитанском углу. 
Мы склонились над размякшей картой, на которой Прагер отметил исходя из 
радиосообщений маршрут конвоя. И хотя погода была не очень благоприятной, мы 
выработали наиболее перспективный план атаки противника.