что наступающие германские части скопились в узком коридоре и стали хорошей 
целью для британских ВВС. Если бы мы, несмотря на все это – я сейчас не говорю 
о том, правильно бы это было или нет, – продолжали наступать, эту горловину 
следовало бы пройти одним броском, чтобы окончательно развернуться в боевые 
порядки в менее опасной зоне и избежать ударов с воздуха. В рядах наших войск 
отсутствовала твердая решимость продолжать начатое дело; в такой ситуации, 
учитывая, что мы полностью осознавали всю рискованность своих действий, 
наступление вообще не надо было начинать.

То, что в принципе операция могла закончиться успешно, лучше всего видно из 
того, как Монтгомери оценивал перспективы германского наступления в августе 
1942 года. Когда наступление провалилось, я понял, что судьба кампании в 
Северной Африке решена. Я больше не видел никаких решений, которые могли бы 
серьезно изменить положение, – мы еще могли в течение какого-то времени 
удерживать позиции в Африке в сравнительно небольшом районе, но не более того. 
С этого момента я заботился только о том, чтобы закрепиться на позициях и как 
можно дольше не давать войскам противника, задействованным на Южном фронте, 
вмешаться в ход событий, происходящих на Европейском театре военных действий.

Следовало признать, что нашу систему тыловых коммуникаций больше нельзя было 
считать сколько-нибудь надежной. На юге, как и в других местах, время стало 
работать на наших противников.

Планировавшаяся в течение долгого времени десантная операция 
британско-американских войск, которая, по моему мнению, должна была последовать 
в Северной Африке, означала бы, что мы будем взяты в клещи. Даже при том, что 
армии альянса разделяли бы тысячи километров, это привело бы к распылению сил 
Оси и оказало бы огромное негативное моральное воздействие на наши войска на 
Африканском континенте, находившиеся в изоляции.

В любом случае, Монтгомери одержал над Роммелем победу, последствия которой 
были куда более масштабными, чем ее непосредственный результат. В то же время 
германская сторона обнаружила слабости, которые британцы могли использовать в 
своих будущих операциях.

Королевские ВВС явно находились на подъеме. Теперь они могли более эффективно 
поддерживать действия британских войск на море, а Мальта стала практически 
неуязвимой. Располагая более мощной поддержкой с воздуха, 8-я армия приобрела 
способность решать более сложные задачи, в особенности после того, как ее 
войска приобрели уверенность в себе в результате успешных оборонительных 
действий.

Было ли в этих обстоятельствах правильным решение дожидаться британского 
наступления в районе Эль-Аламейна? Поскольку в послевоенной литературе вина за 
него была возложена на мои плечи, я хочу первым делом совершенно недвусмысленно 
заявить, что, хотя я являлся начальником воздушного командования и командующим 
Южным фронтом и обладал правом участия в выработке и принятии решений, Роммель 
мне не подчинялся. В то время Роммель был подчинен маршалу Бастико, а тот, в 
свою очередь, итальянскому Верховному командованию; в то же время Роммель нес 
ответственность перед германской ставкой Верховного главнокомандования, с 
которым он поддерживал тесный контакт, принесший результаты, которые нельзя 
недооценивать. Этим простым изложением фактов я вовсе не пытаюсь снять с себя 
свою долю ответственности как человек, с которым Роммель советовался – 
разумеется, если исходить из того, что он вообще был способен прислушиваться к 
чьим-либо советам. Гинденбург как-то сказал, что он лишь в редких случаях 
пожинал лавры в случае побед, но зато на него всегда возлагали ответственность 
в случае поражений. Эти слова вполне можно применить ко мне как в данном, так и 
во многих других случаях. Я очень хорошо помню один эпизод, который произошел в 
мае 1943 года, после окончания боевых действий в Тунисе. Двое руководителей 
моего штаба настаивали на том, чтобы я опроверг несправедливые и недопустимые 
измышления по поводу моего поведения во время кампании. Я отказался это сделать,
 отметив, что кто-то должен взять на себя вину в глазах общественности и что в 
любом случае правда одержит верх, когда история войны будет написана. Ничто не 
может уязвить человека, который чист перед собственной совестью. Кроме того, 
эта позиция сослужила мне хорошую службу, когда меня подвергли суду.

Прояснив мою позицию, я считаю необходимым добавить, что ни германская ставка 
Верховного главнокомандования, ни итальянское Верховное командование не стали 
бы очень сильно возражать, если бы Ромме ль высказал серьезное намерение 
отвести войска далеко назад. Во всяком случае, до описываемого момента Роммель 
всегда находил способ добиться того, чего он хотел. Но он верил в надежность 
линии Эль-Аламейна. Его войска были хорошо обученными и, если исходить из 
прежних африканских стандартов, имели немалую численность. Кроме того, поначалу 
наши тыловые коммуникации действовали вполне исправно. Исходя из всего этого 
(мне бы не хотелось, чтобы обо мне думали, будто я в оценке ситуации полагался 
на авось) я был склонен считать, что на линии Эль-Аламейна можно было 
остановить и удержать наступающего противника.

Оглядываясь назад, я понимаю, что оставаться там было ошибкой. Было не так уж 
важно, где произойдет решающее сражение – на линии Эль-Аламейна или несколькими