таким опозданием, что не вызывали почти никакой реакции. Эта пассивность, 
отсутствие у нас опыта противодействия нерегулярным вооруженным формированиям и,
 прежде всего, уверенность в том, что масштабы этой необычной войны будут расти,
 заставили меня отдать приказ о принятии всех доступных мер для того, чтобы 
остановить ее или хотя бы ограничить ее расширение. Этими мерами были: 
выявление ячеек сопротивления, а впоследствии и самих незаконных организаций, 
путем полицейского наблюдения; политическое умиротворение при содействии 
Ватикана и видных итальянских политических и религиозных деятелей, глав 
администрации и других влиятельных лиц; шаги, направленные на улучшение 
благосостояния населения; помилования; освобождение людей от военной и трудовой 
повинности и от вывоза в Германию; и, наконец, радиопропаганда. Кроме того, 
были предприняты попытки прекращения боевых действий, по крайней мере в 
отдельных районах и на какое-то время, – причем в ряде случаев эти попытки 
оказались успешными.

К июню 1944 года мне стало ясно, что партизаны могут создать серьезные помехи 
отходу моих войск; по этой причине я попытался наверстать упущенное, отдав 
приказ о том, что с партизанами следует воевать так же, как с войсками 
противника на фронте. Оружие, которое до этого применялось только в боевых 
действиях против сил альянса, в частности. танки, артиллерия и огнеметы, теперь 
должно было использоваться везде, где это могло помочь быстро ликвидировать 
возникшую угрозу.

Я надеялся, что за счет столь энергичных мер и использования регулярных войск 
нам удастся остановить развитие партизанской войны, которая превращалась в 
месть со стороны нерегулярных вооруженных формирований и, с моей точки зрения, 
могла лишь привести к хаосу. Такая война имеет свои особенности, к которым 
приходится приспосабливать законы обычной тактики. Рекогносцировке местности 
перед боем должно предшествовать постоянное и глубокое изучение противника. 
Войска не подходили для такой деятельности – ею занимались специально обученная 
служба безопасности и тайная полевая полиция. Успех любой операции определялся 
секретностью и внезапностью. Захват партизанского лагеря имел практическое 
значение только в том случае, если партизаны его обороняли. Постепенно стало 
правилом окружать районы действия партизан кордонами и либо полностью 
блокировать их, либо атаковать с помощью войск, развернутых на заградительном 
рубеже.

Возникшее у военнослужащих наших частей чувство неуверенности и ощущение того, 
что они в любой момент могут быть атакованы, привели к выработке особой тактики 
защиты от нападений из засады. Вместо того чтобы дожидаться, пока в них начнут 
стрелять из какого-нибудь дома, наши солдаты стали нейтрализо-вывать возможных 
снайперов, заблаговременно открывая огонь по подозрительным строениям и ведя 
его до тех пор, пока противник не оказывался выведенным из строя. Это был 
единственный способ защититься от пули в спину. Особую важность приобрела для 
нас защита тыловых коммуникаций и обозов, а также безопасная перевозка раненых 
по дорогам и шоссе – нам необходимо было решить эти проблемы, чтобы избежать 
серьезных потерь.

Учитывая жестокость и антигуманный характер действий партизанских отрядов, в 
критический период я был вынужден отдать приказ о неограниченном применении 
против них любого оружия. Это было сделано для того, чтобы сократить те 
невероятно большие потери, которые мы несли из-за беспечности и совершенно 
неуместной мягкости, проявляемых нашими солдатами. Война против партизан 
неизбежно приводила к атрофии человеческих чувств, которая таила в себе большую 
опасность. Однако пытаться избежать ее было равносильно самоубийству.

Из принципа я воздержался от применения против партизан бомбардировочной 
авиации, которая, естественно, была бы наиболее эффективным средством борьбы с 
ними, – я не мог взять на себя ответственность за ущерб, который бомбардировки 
могли бы причинить мирным жителям в случае нанесения ударов по густонаселенным 
районам. Дальнейшие события показали, что подобная щепетильность весьма скупо 
вознаграждается благодарностью. В будущем такие соображения должны быть 
отброшены – если только партизанская война не будет повсеместно запрещена.

Особенности, характеризующие действия мятежников или партизанских отрядов, 
делают допустимыми с точки зрения международного права определенные меры, 
чуждые солдатам, воюющим на фронте. К сожалению, статьи Гаагской конвенции о 
наземной войне страдают известной неопределенностью на этот счет, существование 
которой частично компенсируется использованием туманного термина «обычаи войны».
 Вопросами, которые требуют прояснения, являются следующие: заложники и 
убийство заложников; ответные карательные меры, их характер, возможная степень 
суровости и ее зависимость от действий нерегулярных вооруженных формирований; 
коллективные меры и предварительные условия, необходимые для их применения; 
чрезвычайные декреты и юридическая процедура.

Должно быть ясно, что туманность международных правовых норм и имеющиеся в них 
лазейки в критические моменты приводят к неизбежным грубым ошибкам и ненужным 
жертвам с обеих сторон. Известно, что существуют различия в интерпретации тех 
или иных деяний между, к примеру, континентальным и англосаксонским правом. 
Поэтому формулирование соответствующих юридических норм антипартизанской