|
исключением нескольких офицеров, которых впоследствии мне пришлось защищать,
известие о заговоре было полной неожиданностью и для сухопутных войск, и для
военно-морских сил, и для люфтваффе, и для войск СС. Я был от всей души рад
тому, что дело обстояло именно так.
В Италии мне никогда не приходилось слышать, чтобы в каком-либо из штабов или в
какой-либо из частей обсуждались вопросы политики. Слишком много сил отнимала у
людей война, солдаты слишком хорошо осознавали обязательства, которые
накладывала на них военная присяга, слишком ясно ощущалось влияние личности
Гитлера. К тому же о его преступных действиях было известно слишком мало для
того, чтобы против него мог возникнуть заговор. Однако я считаю исторически
важным поразмыслить над тем, что случилось бы в Италии, если бы заговорщики
одержали победу. Если для большей ясности использовать обобщение, то можно
сказать, что под моим началом находились «республиканская» армия,
«империалистические» военно-морские и «национал-социалистические»
военно-воздушные силы. Взятые в кавычки прилагательные достаточно ясно
отображают явное отсутствие единства в позициях видов вооруженных сил. В свете
всего этого, а также с учетом фанатичной преданности многих Гитлеру объявление
о гибели фюрера и призыв заговорщиков к армии, ВМС и ВВС поддержать их
спровоцировали бы острейший антагонизм, мятеж против отступников и предателей,
обосновавшихся в верхах, и, по всей вероятности, кровавые столкновения. Даже
при том, что, несмотря на военную присягу, в армии в 1939 году существовала
определенная питательная среда для антигитлеризма, в 1944 году ситуация
определенно была иной. По мере того как в армию, ВВС и ВМС приходило все больше
горячих сторонников Гитлера из молодежного национал-социалистического движения,
атмосфера во всех частях и подразделениях менялась. Поскольку эти молодые люди
составляли большинство в каждом подразделении, выражений недовольства
действиями Верховного командования было немного. Эти люди были совершенно
искренне преданы Гитлеру; они дали фюреру клятву и были готовы отдать за него
жизнь. Хотя заговорщикам удалось увлечь идеей смещения Гитлера некоторых
генералов и небольшое число представителей интеллигенции, дальновидных или
просто недовольных, переворот требовал более серьезной психологической
подготовки. К тому же лидеры заговорщиков были отнюдь не уверены в том, что
альянс проявит по отношению к ним сочувствие. Напоминанием об этом может
служить Касабланка!
Со времени заговора прошло немало лет, которые для нашего народа были годами
страданий. Однако до сих пор подолжаются оживленные споры по поводу этого
события. Одни считают людьми чести заговорщиков, другие – тех, кто отказался
участвовать в заговоре. Предатели они или нет, я слишком уважаю его участников,
которых, за редким исключением, лично знал или знаю, чтобы сомневаться в том,
что они руководствовались самыми благородными побуждениями.
При том что наша группа армий достаточно успешно использовала сдерживающую
стратегию там, где противник шел на прорыв особенно рьяно, – в районах,
примыкающих к Флоренции, и на Адриатике (я имею в виду период до середины
августа), ее усилия сберечь дивизии для битвы в Апеннинах оказались
безуспешными; высвобождать-их для этой цели удавалось лишь в исключительных
случаях.
Я придерживался той точки зрения, что после двух высадок противника на севере и
на юге Франции, которые могли повлиять на ход всей войны, отвод находящихся под
моим командованием войск с театра военных действий, отныне имевшего
второстепенное значение, был неизбежным. Происшедшее недавно ухудшение ситуации
на обоих основных театрах военных действий – на востоке и на западе – и
напряженность, существовавшая на нашем Южном фронте, означали, что командованию
потребуется изрядная уверенность в себе для того, чтобы вдохновить войска и
дать им возможность проявить свое мужество. В этой критической ситуации приказы,
смысл которых сводился к выведению тех или иных частей из боя с целью сберечь
их для будущих сражений, вызывали у солдат впечатление, будто их командование
действует наобум, без определенного плана.
В августе я еще раз проверил, как идет строительство укреплений на нашей линии
обороны в горах, и остался удовлетворен проделанной работой. Больше всего в
выполнении фортификационной программы удалось продвинуться на участке между
Этрусскими Апеннинами и Адриатикой, где чувствовалось влияние Гейдриха.
Благодаря этому я, предвидя, что возможный удар противника на левом фланге
наверняка будет очень сильным, испытывал перед лицом этой опасности
определенную уверенность. Все зависело от того, сможем ли мы вовремя
перебросить к месту действия дивизии, которые должны были участвовать в
предстоящей великой битве.
Мы в штабе группы армий придавали большое значение согласованию наших взглядов
и оценок со взглядами командования Западного фронта на случай вторжения со
стороны Генуэзского залива. Я попросил Верховное командование вермахта
выработать общую стратегию для войск, действующих на стыке двух театров военных
действий, но наверху вместо того, чтобы издать соответствующую директиву,
мешкали и теряли время. Мы с Гра-циани были информированы о состоянии береговых
укреплений, а также о силах и средствах 19-й армии на юге Франции, но
совершенно не представляли себе, что она будет делать в случае высадки
|
|