Автомашина приближается, в центре маленькой паутинообразной сетки прицела она 
принимает все более отчетливую форму. Нажимаю на гашетки, и машина, объятая 
пламенем, опрокидывается в кювет. 

Даю несколько очередей по немецкому мотоциклисту, и он, видимо, чувствует себя 
нисколько не лучше загнанного зайца... 

- Алло! Алло! Раяки, пересекаем линию фронта. Прижаться ближе к земле. 
Дистанция 800 метров, полные обороты, - приказывает Матрас. 

Опускаюсь как можно ниже. Следуя неровностям рельефа, буквально прижимаю машину 
к земле. Зенитная артиллерия открывает ураганный огонь. Бесполезно. Еще 
тридцать километров - и мы дома. Мне весело. 

Дружище Ирибарн! На этот раз тебе еще не удастся меня "поделить", и сегодня я 
сам пойду провести вечер к Стефе, прелестной литовочке с зелеными глазами, 
живущей в небольшом домике у аэродрома. Сюда на огонек свечи собираются русские 
и литовцы послушать, как Стефа под аккомпанемент аккордеона поет протяжные 
народные песни. 

- Алло! Внимание, раяки! Идем на посадку поочередно. Рации выключить. 

Через три минуты наши самолеты уже на стоянке в самом конце аэродрома. Пуйяд 
уже здесь. 

- Ну как? Все обошлось благополучно, Матрас? 

- Задание выполнено, мой командир. Цель уничтожена! 

Матрас уже успел закурить сигарету и теперь, наверное, так же как и мы, думает 
о том, что закончился еще один день войны. 

Да, еще один день, почти не отличающийся от остальных, проведенных нами под 
боевым знаменем полка "Нормандия - Неман". 

Я как сейчас помню теплый осенний вечер 23 сентября 1944 года. Возвратившись к 
своим товарищам после дружеской вечеринки в кругу русских солдат, литовских 
крестьян и французских летчиков, слушавших пение Стефы, я вдруг отчетливо 
вспомнил, и пережил еще раз тот летний день 1940 года, когда под знойным 
африканским небом начинался наш путь, полный приключений, подвигов и жертв. 

Глава II 

Перемирие 22 июня 1940 года{5} застало нас в Сении - авиационной базе близ 
Орана. Стояла невыносимая жара. К югу от аэродрома над зловонным, 
перенасыщенным солью озером Себкра клубился серый туман. В потоках теплого 
воздуха, струившегося над раскаленной почвой, затейливо изменялись очертания 
стоявших в беспорядке самолетов всевозможных типов и возрастов. 

Даже ночь не приносила прохлады. Жизнь на аэродроме постепенно затихала под 
усыпанным блестками звезд небом, напоминавшим наряд клоуна. Наступало гнетущее 
мертвое безмолвие. 

Мои мысли переносятся в одну из комнат третьего этажа корпуса "С", где жили 
младшие офицеры. В ней, полной табачного дыма, несмотря на поздний час, 
склонились над картой, тускло освещенной свечой, несколько молодых людей, 
нервно попыхивающих сигаретами. 

Один из них прокладывал маршрут. Это был Мушотт. Линия, которая появлялась на 
карте под его карандашом, связывала Сению прямо с Гибралтаром. Избранный 
маршрут являлся для нас дорогой к свободе, и мы грезили им. Он мог привести нас 
к битвам, к славе и с таким же успехом - к смерти. 

- Итак, решено, Герэн, - говорит Мушотт. - Я с солдатами беру "Гоэланд"{6}, 
который я приметил сегодня утром. 

- Идет, - бросил Герэн. 

- Ты, Файолль, - продолжал Мушотт, - вместе со Штурмом вскакиваешь в штабной 
"Симун"{7}. 

- Согласен, - ответил Файолль. 

- Ва-банк! - буркнул Штурм. 

- Ну, а де Жоффр, Гастон и Карон набрасываются на Блош-175{8}. Таким образом, 
мы будем располагать тремя самолетами. 

Последовала пауза. Затем я спросил: