В противолодочной борьбе контакт с противником обычно устанавливается на 
близкой дистанции и исход боя решает хорошая морская подготовка. 

Я был сравнительно молодым командиром, и перспектива просидеть всю войну на 
эскадренном миноносце, входящем в состав главных сил флота, почти не имея 
шансов вступить в непосредственное соприкосновение с противником, казалась мне 
просто ужасной. Я никак не мог смириться с малоинтересной службой по охранению 
корабельных соединений флота, к тому же меня ни в какой степени не устраивало 
всегда быть на побегушках у "старших братьев" - линейных кораблей и авианосцев. 


Вскоре моя заветная мечта осуществилась. Зимой 1940 года я был, наконец, 
переведен на Атлантический театр военных действий. 

Однако первые несколько месяцев сразу же разочаровали меня. Встречи с 
противником были редкостью, и причина этого заключалась в ошибочной тактике, 
принятой нашим командованием. Нас непрерывно гоняли от одного места потопления 
судна к другому, и только для того, чтобы узнать, что немецкая подводная лодка 
давно уже скрылась. 

Это была одна из самых тяжелых зим, проведенных нами на Атлантике. Как и 
большинство других эскортных кораблей и охотников за подводными лодками, мы 
провели ее главным образом в дрейфе в условиях ужасных штормов. В то же самое 
время к нам нескончаемым потоком поступали приказания, которые заставляли нас 
выходить то на поиск немецкой подводной лодки, атакующей одиночное торговое 
судно, то в район обнаружения перископа, который якобы видели патрульные 
самолеты. 

Я до сих пор помню один из таких выходов, когда "Хесперус" вместе с "Харрикейн" 
(кораблем того же типа) бесцельно патрулировал, время от времени направляясь к 
месту обнаружения немецкой подводной лодки. Барометр стремительно падал вниз, 
что говорило о приближении циклона. 

Ветер и волнение непрерывно усиливались, и вскоре мы легли в дрейф, поддерживая 
такие обороты машины, которые позволяли управляться рулем. 

Метеорологические условия продолжали ухудшаться. Пронзительный ветер усиливался 
с поразительной быстротой. Высоко над нами вздымались огромные водяные валы. Их 
верхушки разносились ветром и превращались в водяную пыль. Для суровой 
Атлантики это была обычная погода. 

Управлять кораблем становилось все труднее. Чудовищные волны с колоссальной 
силой обрушивались на эскадренный миноносец, и его носовая часть глубоко 
зарывалась в волну, черпала тонны воды, которая с грохотом перекатывалась на 
корму, смывая все на своем пути. 

Передвижение по верхней палубе было теперь далеко не безопасно. В связи с этим 
команду разделили на две группы. Находившимся на корме не разрешалось 
переходить на нос, а находившимся в носовой части корабля - на корму. 

В носовой части, кроме меня, находился еще вахтенный офицер. Мы продержались 
двое суток, с трудом урывая время на еду и сон. 

Громадные волны то поднимали наш корабль высоко вверх, то со страшной силой 
бросали его вниз. Из-за этой ужасной качки наш гирокомпас вышел из строя, а 
картушка магнитного компаса так быстро бегала из стороны в сторону, что рулевой 
не имел возможности удерживать по компасу корабль на курсе. 

В результате нам приходилось управлять рулем с мостика, подавая команды 
стоявшему внизу рулевому. Самое важное было не допустить, чтобы корабль стал 
лагом к волне. 

Однако волны каждую минуту могли повернуть корабль, поэтому управление с 
помощью одного руля оказалось недостаточным. Приходилось давать короткие толчки 
машинами то одного, то другого борта, и только таким способом можно было 
удержать корабль носом к волне. 

Для всего этого требовался хороший глазомер, так как если бы толчок оказался 
несколько сильнее, чем это было необходимо, корабль мог с ужасающей силой 
врезаться в надвигавшуюся стену воды. Такая обстановка требовала крайнего 
напряжения сил. 

Ночные часы были самыми мучительными. Мы видели только белые гребни 
приближающихся водяных валов, когда они перекатывались и разбивались где-то 
высоко над нами. С этой невообразимой высоты они, казалось, должны были 
наверняка с грохотом обрушиться на нас и раздавить корабль, как яичную скорлупу.
 

В темном небе непрерывно сверкали молнии, к тому же лил проливной дождь.