Мы видели, как истребители подошли к границе аэродрома. Потом мы увидели, как 
засверкали выстрелы пушек Джорджа, и от бетонной дорожки полетели искры. Я 
крикнул в микрофон:

«Немного выше, Джордж, ты недотягиваешь!»

Затем его снаряды попали в последний из «Мессершмиттов», и тот вспыхнул. Затем 
на нем взорвались боеприпасы, а пушечная очередь пропорола следующий «мессер». 
Через несколько секунд пылали почти все немецкие истребители. Над аэродромом 
поднялся столб белого дыма.

«Ты в порядке, Джордж?» — спросил я.

«Прекрасно, Седой. Я поднимаюсь».

«Красный-2?» — спросил я.

«В меня попали, но машина летит нормально».

«Веди его домой, Джордж, я вас прикрою», — приказал я.

Потом я в последний раз оглянулся на аэродром. Все «Мессершмитты» горели, и дым 
поднялся уже на высоту 2000 футов. Это был самый великолепный обстрел, какой я 
когда-либо видел. И наверняка самый смелый.

«Прекрасная работа, Джордж, — сказал я. — Ты поджег чертовски много!»

«Сколько их было, Седой?» — спросил Джордж.

«Ровно 11, я подсчитал».

Мы попытались поставить рекорд, сбив 100 фрицев за месяц, но после завершения 
последнего вылета 30 апреля выяснилось, что мы недобрали 3 штуки. В эти 
весенние дни крыло совершило рекордное число самолето-вылетов.

Помимо вражеских самолетов мы уничтожили около 1000 единиц транспорта и более 
100 поездов. Мы также обстреляли несколько танков, но вряд ли наши пушки 
причинили им хоть какой-то вред. Мы также топили баржи и буксиры на реках и 
каналах, обстреливали скопления войск, где только их замечали. Это был бурный 
месяц.

Уже поползли разговоры о прекращении огня, но бои продолжались и в мае. Как-то 
вечером внезапный ливень заставил нас завершить полеты раньше обычного, и 
Джордж отозвал «Спитфайры». После того как все сели, мы с Джорджем отправились 
немного выпить перед обедом. Внезапно поднялся страшный шум. Это могло быть 
только окончание войны, которого мы ждали в ближайшие часы. Мы не планировали 
ничего официального на сей случай. Это случилось само собой. Бельгийцы начали 
петь, пробки от шампанского захлопали в потолок, и в пивную набились пилоты и 
офицеры наземных служб, так и не снявшие рабочие комбинезоны. Внезапно пение 
смолкло, и прекратились всякие разговоры. А потом бельгийцы радостно завопили. 
Джордж крикнул мне в ухо:

«Это Терри Спенсер!»

Его лицо обгорело, он сильно хромал и передвигался только с помощью палки. Мы 
сразу вручили ему бокал шампанского. А теперь я постараюсь пересказать его 
историю.

«Я помню, что собирался атаковать танкер с бреющего полета. На нем было много 
легких зениток, и следующее, что я сообразил, это то, что я шлепнулся в воду и 
парашют накрыл меня. Рядом я увидел хвост моего „Спитфайра“. После этого мне 
пришлось выбираться из-под парашюта, который мог задушить меня».

Терри прервал рассказ и начал смеяться.

«Продолжай, что было дальше?» — потребовали мы.

«Хорошо. Я избавился от парашюта и поплыл к берегу. Он казался очень далеким, и 
я потерял уверенность. Но внезапно мои ноги коснулись дна, и я обнаружил, что 
стою в море глубиной 4 фута!»

Мы все весело рассмеялись. Терри продолжил:

«Немцы были удивлены не меньше меня. Они видели, что „Спитфайр“ взорвался, 
видели парашют, но высота была такой маленькой, что они не видели меня. Они 
отправили меня в госпиталь в Висмаре, и вот я здесь! А где мое шампанское?»

Я вышел и сразу позвонил командиру группы. Гарри Бродхерст лично выбрал 
Спенсера в качестве командира бельгийской эскадрильи и очень обрадовался, когда 
услышал приятную новость. Он спросил: