был человеком. 

Я прибыл в Лондон около полудня и сразу же стал участником весьма странного 
эпизода. Я вошел в автобус аэропорта и занял место у самой двери. Когда автобус 
заполнился, на подножке появился какой-то взволнованный тип. Он начал 
лихорадочно осматривать пассажиров. Посмотрел через мое левое плечо, потом 
через правое, попытался взглянуть через мою голову и наконец посмотрел мне 
прямо в лицо. Его физиономия выражала растерянность. Потом он исчез. Это был 
Бил Бремнер, занимавший довольно высокий пост в административном аппарате СИС. 
Я понял, кого он искал. Если бы я был от него на расстоянии двух ярдов, а не 
двух футов, он, конечно, сразу же заметил бы меня. Раньше меня никогда 
официально не встречали. Учитывая письмо Джека Истона и назначение в качестве 
"комиссии по встрече" офицера в ранге Бремнера, я не мог пожаловаться, что меня 
не предупредили. Пока автобус шел в Лондон, красные огни сверкали для меня 
очень ярко! 

Я отправился на квартиру матери и после ленча позвонил Истону. В трубке 
явственно послышался вздох изумления. После паузы Истон спросил, где я нахожусь.
 Я сказал ему. Не слишком ли я устал, чтобы сразу прийти в Бродвей? Конечно нет.
 Иду. Дорогой я с удовольствием думал о том, какая поднялась паника, когда 
Бремнер сообщил, что я не прибыл. Истон выглядел растерянным, когда я вошел к 
нему в кабинет. Он сказал, что мой звонок удивил его, потому что он посылал 
Била Бремнера в аэропорт, чтобы помочь мне. Объяснение было неубедительным, и я 
почувствовал, что выиграл первый раунд. Он, конечно, не представлял никакой 
ценности, но чувство победы ободрило меня. Позже мне пришла в голову 
фантастическая мысль, что Бремнера послали в аэропорт отчасти для того, чтобы 
МИ-5 не обошла СИС, арестовав меня по прибытии. Дальнейшие события показали, 
что это предположение в общем было необоснованным, так что я упоминаю о нем 
шутки ради. 

Истон сказал мне, что нас обоих с нетерпением ждет Дик Уайт. Мы поехали через 
парк к Леконфилд-хаус на Керзон-стрит, где располагалась штаб-квартира МИ-5. 
Это был первый из многих допросов, хотя вначале пытались сделать вид, что это 
не допрос, а беседа. Истон сидел молча, пока Уайт задавал мне вопросы. Роль 
Истона, по-видимому, заключалась в том, чтобы следить за соблюдением правил 
справедливой игры. Можно представить, что у меня были некоторые опасения, а 
собеседники мои были несколько смущены. Я не мог считать Уайта близким другом, 
однако наши личные и служебные отношения были всегда превосходными, и он, 
несомненно, с удовольствием воспринял мое назначение вместо Каугилла. Он не 
умел притворяться, но старался, чтобы наша беседа протекала в дружеской форме. 
Он сказал, что нуждается в моей помощи: надо разобраться в этом ужасном деле 
Берджесса-Маклина. Я сообщил ему многое о прошлом Берджесса и свои впечатления 
о нем, проводя при этом линию, что представляется почти непостижимым, чтобы 
такой человек, как Берджесс, любивший быть на виду, а не прятаться, к тому же 
известный двоими неразумными поступками, мог оказаться иностранным и тем более 
советским разведчиком, от которого требуется самое строгое соблюдение правил 
конспирации. Я не рассчитывал, что это мнение будет сколько-нибудь убедительным 
в свете имеющихся фактов, но надеялся создать впечатление, что косвенно 
защищаюсь против невысказанного обвинения в том, что меня, опытного сотрудника 
контрразведки, Берджесс обвел вокруг пальца. В отношении Маклина я сказал, что 
ничего не знаю. Разумеется, я слышал о нем и, возможно, встречал его где-нибудь,
 но не мог вспомнить даже его лица. Поскольку с 1937 года я встречался с ним 
только дважды по полчаса, причем оба раза на конспиративной основе, я мог 
спокойно позволить себе это легкое искажение истины. 

Я предложил коротко изложить на бумаге все то, что сказал. Я не исключал, что 
наша беседа записывалась на пленку, и поэтому хотел иметь письменную запись, 
чтобы исправить неточности, которые мог зафиксировать микрофон. Когда через 
несколько дней я пришел на второй допрос, Уайт бегло просмотрел мои записи, а 
затем перешел к тому, что интересовало его больше всего. Он сказал, что мы 
можем внести ясность в положение дела, если я расскажу ему о своих отношениях с 
Берджессом. При этом будет полезно подробно рассказать и о моей собственной 
карьере. Как было сказано в предыдущей главе, в моей карьере имели место 
некоторые сомнительные зигзаги, но я постарался объяснить их как можно лучше. 
При этом я нечаянно проговорился Уайту об одном обстоятельстве, в чем потом 
горько раскаивался. Однако со временем они наверняка раскопали бы эту деталь, и,
 может быть, даже к лучшему, что вначале я сам рассказал о ней. 

Вопрос касался моей поездки во франкистскую Испанию, которую я совершил еще до 
того, как "Таймс" послала меня туда в качестве своего корреспондента. 
По-видимому, МИ-5 не имела сведений об этой поездке и полагала, что "Таймс" 
отправила меня в Испанию прямо из своей редакции на Флит-стрит. Когда я 
рассказал об этом Уайту, он сразу же спросил меня, совершил ли я эту поездку за 
свой счет или нет. Это был коварный вопрос, поскольку я ездил по заданию 
советской разведки, которая и оплатила все расходы. Один взгляд на мой 
банковский счет за тот период показал бы, что у меня не было средств на 
прогулку по Испании. В этом эпизоде таилась еще одна опасность: дело в том, что 
мои финансы пополнялись через Берджесса. Я объяснил, что моя испанская поездка 
была попыткой пробиться в мир большой журналистики, на что я делал большую 
ставку, и поэтому продал все свои личные вещи (главным образом книги и