Один сотрудник министерства иностранных дел спустил его однажды с лестницы в 
клубе "Гаргойл", в результате чего он разбил себе голову. Были с ним хлопоты в 
Дублине и Танжере. Я подумал, что у него будет больше шансов остаться 
незаметным в Вашингтоне, если он поселится у меня, а не в холостяцкой квартире, 
где каждый вечер будет предоставлен самому себе. Едва я успел ответить 
Берджессу, как Маккензи показал мне письмо, полученное им от тогдашнего 
начальника отдела безопасности министерства иностранных дел Кэри-Фостера, 
предупреждавшего Маккензи о прибытии Берджесса. Кэри-Фостер считал, что 
удерживать его от чудачеств в большом посольстве будет легче, чем в маленьком. 
Он перечислял все прошлые грехи Берджесса и в заключение написал, что худшее, 
может быть, еще впереди. "Что он имеет в виду под худшим?" - пробормотал 
Маккензи. Я сказал, что хорошо знаю Гая, что он остановится у меня и что я буду 
присматривать за ним. Он был очень доволен тем, что оказался еще кто-то, 
готовый разделить с ним ответственность. 

В свете последующих событий мое решение согласиться с предложением Берджесса 
представляется серьезной ошибкой. Я много думал об этом в течение последних 
пятнадцати лет. Бесполезно оправдываться тем, что нельзя предвидеть, какой 
оборот примут события через несколько месяцев; меры безопасности должны 
предусматривать даже непредвиденные случаи. Но чем больше я думаю об этом, тем 
больше мне кажется, что мое решение поселить у себя Берджесса ускорило не 
больше, чем на несколько недель, те события, в результате которых я оказался в 
центре внимания публики. Эти события побудили Беделл-Смита энергичнее требовать 
в своем письме шефу моего отзыва из Вашингтона. Может быть, мне даже повезло в 
том, что подозрение на меня пало преждевременно в том смысле, что оно приняло 
определенную форму, прежде чем накопились достаточно веские доказательства для 
передачи моего дела в суд. 

В связи с приездом Берджесса возникла проблема, решить которую самостоятельно я 
не мог. Я не знал, следует ли посвятить его в тайну дела об источнике утечки в 
английском посольстве (имеется в виду Маклин, который в описываемый период 
работал заведующим американским отделом министерства иностранных дел 
Великобритании и выполнял задание советской разведки. - Прим. пер.), 
расследование по которому все еще продолжалось. Решение ввести его в курс дела 
было принято после того, как я в одиночестве совершил две автомобильные поездка 
за пределы Вашингтона. Мои советские коллеги сказали мне, что, по имеющемуся 
мнению, посвящение Гая в этот вопрос может оказаться полезным. Поэтому я 
полностью ввел его в курс дела, подробно рассказав о всех деталях. В дальнейшем 
мы постоянно обсуждали этот вопрос. Трудность для меня заключалась в том, что 
за четырнадцать лет я видел Маклина лишь дважды, и то мельком. Я понятия не 
имел, где он живет и как живет, короче говоря, я не знал о нем практически 
ничего. 

Теперь пора вернуться к делу и пояснить, в каком положении оно находилось. Ход 
дела внушал мне серьезное беспокойство. Оно было насыщено множеством неясных 
фактов, оценка которых могла строиться лишь на догадках. СИС получила с десяток 
сообщений, касающихся источника утечки, в которых он фигурировал под 
псевдонимом "Гомер". Однако долгое время не удавалось установить его личность. 
ФБР продолжало посылать нам стопы бумаг об уборщицах посольства, и одновременно 
велось изучение нашего обслуживающего персонала. Для меня это остается самой 
необъяснимой чертой всего дела. Уже до этого имелись данные, что в министерство 
иностранных дел Великобритании проник какой-то агент. Правда, ничто не говорило 
о том, что имевшиеся сообщения относились к одному и тому же лицу. Даже и 
сейчас нет оснований так думать. Но если бы все-таки такое предположение 
сделали, особенно если бы старую информацию сопоставили с вашингтонскими 
данными, то, не теряя времени, начали бы расследование среди дипломатов, 
возможно, еще до моего появления в Вашингтоне. 

Но еще более странной оказалась другая сторона дела. Я имел большое 
преимущество: с самого начала я знал почти наверняка, кто замешан в этом деле. 
Но даже если отбросить это преимущество, мне казалось совершенно очевидным из 
содержания сообщений, что дело касается не мелкого агента, который подбирает 
обрывки бумаг из корзин и случайные копирки. Некоторые из сообщений "Гомера" 
касались довольно сложных политических проблем, и о нем отзывались с уважением. 
Не могло быть сомнения, что речь идет о человеке, занимающем довольно высокое 
положение. Нежелание начинать расследование в соответствующем направлении можно 
объяснить лишь неким психологическим барьером, который упорно мешал 
заинтересованным лицам поверить, что уважаемый член их общества способен на 
такие вещи. 

Существование такого барьера полностью подтвердилось комментариями, которые 
последовали за исчезновением Маклина и Берджесса, да и после моего побега. 
Вместо того чтобы признать очевидную правду, давались исключительно глупые 
объяснения. 

Я понимал, что эта странная ситуация не может продолжаться вечно. Когда-нибудь 
кто-нибудь в Лондоне или Вашингтоне посмотрит на себя в зеркало, и его осенит 
догадка. Начнется изучение дипломатов, и рано или поздно дело прояснится. 
Главный вопрос заключался в том, когда наступит это "рано или поздно".