море волновалось, вяло покачивая лодку. Обе перископные тумбы, отлитые из 
бронзы, сломались, и перископы согнулись под каким-то странным и неуклюжим 
углом. Сетеотводящий трос оторвался от мостика, но зацепился за обломки второго 
перископа, который при столкновении оказался выше. Прочный, но достаточно 
гибкий, он не отвалился, но болтался, потеряв опору, в то время как тяжелая 
стойка, сейчас свисающая на тросе, сломалась и била о корпус мостика. У самого 
мостика поврежденной оказалась лишь верхняя часть. Однако для любого стоящего 
на мостике опасность исходила от командирского перископа, который раскачивался 
в сильную волну и грозил разнести на куски боевую рубку. 

Первым делом нужно было укрепить командирский перископ, мы не могли опустить 
его в таком состоянии. Канаты и такелаж рвались, словно бумажные бечевки, 
постоянно вырываясь из рук старавшихся приручить их людей. В конце концов нам 
удалось с помощью тросов и канатов закрепить перископ и повернуть лодку так, 
чтобы обуздать дифферент на корму. 

Операция проводилась с повышенным энтузиазмом, поскольку мы находились на 
поверхности совсем близко к вражескому берегу, с разряженной батареей и, судя 
по всему, оставаясь объектом вражеской охоты. 

Тумба перископа все еще раскачивалась, словно гигантский маятник. Сетеотводящий 
трос пришлось, словно лассо, зацепить за борт лодки. Необходимо было его 
разрезать. Пилить тяжелый стальной зазубренный трос, к тому же постоянно 
дергающийся, - нелегкая задача. Тем более, что приходилось сидеть среди 
обломков оборудования, одной рукой удерживаясь в достаточно неудобной позе, а 
другой держать пилу. Люди посменно, по пятнадцать минут, работали, в то время 
как двигатели изо всех сил накачивали амперы в севшую батарею. И даже в таком 
режиме мы успели отпилить только одну стренгу, когда потребовалось срочно 
уходить на глубину. 

А тем временем старшина-телеграфист укрепил аварийную антенну и запустил в 
действие передатчик. Мне предстояло доложить командованию, что наше дальнейшее 
боевое дежурство невозможно и мы идем домой. 

В то время книга кодов содержала слова и фразы, которые можно было представить 
единой группой, но любое слово вне этого ограниченного лексического списка 
должно было произноситься мучительно долго: каждую из букв предстояло описывать 
соответствующим словом. Больше того, чем длиннее сигнал, тем легче врагу 
запеленговать нас и открыть охоту, поэтому мы старались максимально сократить 
передаваемую информацию. Существовали специальные отряды для сопровождения на 
базу поврежденных лодок, но я хотел передать, что у нас все в порядке и мы не 
нуждаемся ни в эскорте, ни в воздушном прикрытии; пусть все верят, что мы 
абсолютно счастливы. Шифровки для слова "счастливый" не существовало, однако в 
географической секции имелась шифровка для названия порта Байт. А это 
по-английски звучит почти как "веселый", поэтому я и передал "Blind but 
Blyth" - "Слепы, но веселы". Эта моя фраза повергла в ужас Репа, которому 
пришлось ее дешифровать. А Макс Хортон получил информацию, что мы движемся в 
Байт, а не в свой порт приписки, и это означает, что нам срочно нужно укрытие. 
К счастью, Макс сразу понял мой достаточно слабый каламбур и расшифровал 
информацию правильно: мы хотим передать, что нет необходимости волноваться за 
нашу судьбу. 

На самом же деле одна, но очень реальная тревога у нас присутствовала. В 
следующую ночь она улеглась, и нам удалось полностью устранить все 
неисправности, мешавшие дальнейшему движению. Однако я искренне благодарен тому 
счастливому дню, когда прочитал, как во время Первой мировой войны на субмарине 
сетеотводящий трос отнесло льдом, и он зацепился за винт. Это навело меня на 
мысль поставить предохранительные тросы, и именно они сейчас не давали 
сетеотводящему тросу обмотаться вокруг наших винтов. 

Конечно, куда лучше, будь эти тросы сделаны из более тяжелой проволоки и не 
выгляди они такими тонкими и изношенными. Я с тревогой наблюдал за ними, но они 
исправно выполняли свою работу; последний из них окончательно протерся, лишь 
когда мы шли уже вдоль пирса в Южном Куинсбери. Тогда сетеотводящий трос 
намотался вокруг винта, и я самым постыдным образом воткнулся в пирс, добавив 
ко всем ранам, портящим красоту "Силайон", еще и разбитый нос. 

Когда мы вернулись, нас встретил Рукерс, командующий флотилией. Я испытывал 
колоссальную тревогу и страдал от дурных предчувствий. Я допустил столкновение 
и подверг опасности вверенное мне судно; вывел его из строя в то время, когда 
флоту требовались все наличные субмарины. Надо мной угрожающе маячила 
перспектива военного трибунала или в лучшем случае сильнейшее недовольство 
палаты лордов. Но Рукерс встретил меня чрезвычайно радушно; больше того, я 
обнаружил, что мы стали героями прессы; огромное уважение и почет вызвал тот 
факт, что мы вслепую привели лодку домой: это рассматривалось как истинное чудо 
мореплавания. 

На самом же деле отсутствие перископов не играло важной роли; оставалась еще 
часть мостика, вполне достаточная для штурмана, - она давала ему возможность 
определять по звездам наши координаты с характерной для него безошибочной