приниматься с должной долей оптимизма. Лично я страдал оттого, что Господь 
наградил меня ростом выше среднего. Конструкторы из военно-морского ведомства, 
постоянно испытывающие трудности с экономией места, нашли выход в предположении 
о стандартном человеке, умещающемся на койке длиной 6 футов а это примерно на 
два дюйма меньше моей собственной длины (или, если желаете, моего роста). 
Известно, что один очень высокий офицер-подводник не поленился пропилить 
отверстие в изголовье койки, а в ноги прибить ящик. Когда пару лет спустя я 
отправился на строительство лодки "Сафари", висел над душой у кораблестроителей 
фирмы "Кэммел-леэрд" до тех пор, пока они, готовые пойти мне навстречу, но в 
сомнениях относительно возможности отступить от инструкций адмиралтейства, не 
согласились сделать достаточно длинную койку. Тогда я отправился в отпуск, а 
выйдя из него, с отвращением увидел, что в мое отсутствие кто-то нагло оттяпал 
несколько драгоценных дюймов, чтобы поместить особенно далеко выступающую лампу.
 Несмотря на все мои протесты, менять что-то было уже поздно, и мои ноги 
постепенно привыкли занимать на койке то единственно возможное положение, при 
котором они могли успешно делить пространство с этой лампой. "Сафари" стала 
первой лодкой в своем классе, но несколько лет спустя я разговорился с одним 
очень высокого роста командиром подобной же субмарины более поздней постройки, 
и он пожаловался на необходимость делить свою койку с лампой. Он рассказал, что 
предъявил претензии по этому поводу фирме "Кэммел-леэрд", но получил ответ, 
будто бы капитан-лейтенант Брайант одобрил именно такой вариант. 

Но на субмарине иметь собственную койку вообще казалось огромной роскошью. Во 
всяком случае, вы никогда не находились на ней настолько долго, чтобы терпеть 
что-либо помимо довольно быстро проходящего затекания конечностей от пребывания 
в скрюченном состоянии. Даже действуя по принципу "горячей койки", согласно 
которому человек, приходящий с дежурства, занимал место того, который 
отправлялся ему на смену, и используя любое свободное пространство, чтобы 
повесить гамак, вы все равно не получали достаточно спальных мест для всех 
членов экипажа. Люди спали на палубе, на столах, под столами, на рундуках - 
везде, где на них не могли наступить, - а ведь часто и наступали. В плохую 
погоду палубы не только оказывались мокрыми и грязными от перевернутой пищи, 
трюмной воды и машинного масла, но притягивали на себя конденсат, так что 
лежащему на ней человеку приходилось с головой накрываться непромокаемой 
накидкой. 

На поверхности вентиляция оказывалась хорошей, если работали двигатели, - даже 
слишком хорошей для тех, на чье спальное место вентиляторы выдували ледяной 
поток. Если не удавалось выключить вентилятор, то смягчить напор можно было, 
например, при помощи старого носка. Аккумуляторные батареи также порой являлись 
источником газов (водород, хлор и др.). Если в них попадала соленая вода, они 
начинали выделять хлор, но, к счастью, это случалось лишь в случае 
неправильного выключения вентилятора; бывало также, что элемент батареи не 
выдерживал и давал трещину при зарядке, если в маслосборник попадала соленая 
вода. Но и с этой неприятностью удавалось успешно бороться, если, конечно, это 
не происходило в значительных объемах. Во время зарядки аккумуляторную батарею 
вентилировать приходилось особенно тщательно, используя ее собственную 
вентиляционную систему. Батарея была способна выделять взрывоопасные газы, 
поэтому курить во время зарядки категорически запрещалось. А если бы батарея к 
тому же была старой, то неприятности оказались бы особенно велики. 

Несмотря на недостаток кислорода, высокую концентрацию двуокиси углерода, 
недостаток движения, скученность и иные неудобства жизни на небольшой субмарине,
 экипаж мог похвастаться отменным здоровьем. 

В военное же время, но немного позже, это интересное явление глубоко изучали 
медики, и я лично имел в составе своего экипажа выдающегося физиолога. После 
того как мы находились под водой в течение четырнадцати часов, он выставил на 
стол маленькие стеклянные блюдца с розовым желе. А через полчаса запечатал их 
вместе с содержимым и, естественно, вместе со всеми микробами, которые туда 
набились. Вернувшись на берег, ученый сосчитал микробов (весь процесс, 
разумеется, происходил гораздо более научно, чем я это описываю). А вскоре меня 
проинформировали, что микробов в блюдечках оказалось значительно меньше, чем в 
гостиной дачного дома при открытых в сад дверях. Мы сделали вывод, что микробам 
не пришелся по нраву газ, испускаемый при зарядке аккумуляторных батарей. 

Вообще говоря, подводники отличались отменным здоровьем и болели чрезвычайно 
редко. Те же болезни, что случались, обычно приходили вместе с хозяином с 
берега. Иногда моряки страдали расстройством желудка, бывали неприятности от 
любви, но в этом случае проблему успешно решали сульфамидные препараты; ну и 
разумеется, существовал туберкулез. Массовой флюорографии тогда еще не 
проводили, и в условиях скученного проживания он вполне мог распространиться. 
Два или три младших офицера с нашей подлодки впоследствии умерли именно от 
туберкулеза. Как позднее показал рубец на рентгеновском снимке, я и сам 
подхватил его, но как-то умудрился выздороветь без лечения. Сейчас, конечно, 
вряд ли возможно подобное. 

В это время аккумуляторные батареи на "Силайон" доживали свои последние деньки, 
поэтому издавали ужасный запах. Один из вентиляционных выходов находился возле 
моей койки, и я нередко просыпался ночью оттого, что моя носоглотка горит огнем.