дверце. Когда Джим выходил убрать с дороги дерево, он, должно быть, отключил 
центральный запор. Я нажал кнопку, моля Бога, чтобы не очень надежная система 
сработала. С удовлетворением услышал щелчок – все пять дверей заперты.

Положение трудное, если не отчаянное. К счастью, большинство солдат чисто 
выбриты, так что это не афганские моджахеды, действовавшие в этом районе, 
которые не колеблясь расправляются с неверными. Возможно, наши жизни вне 
опасности. Даже нерегулярные группы боснийской милиции вряд ли станут убивать 
военнослужащих UNPROFOR, ибо это привело бы к суровому возмездию. Но я 
беспокоился за машины и оборудование. Всего за несколько недель до того 
недалеко от этого места попала в засаду группа французских журналистов. Их под 
угрозой оружия высадили из "лендкрузера" и оставили на обочине. А похитители 
умчались на новенькой машине. Для нас это было бы катастрофой. Потерять 
"дискавери" и фургон связи уже плохо, но вот высокочастотная радиоустановка 
"калекс", хоть и устаревшая, все еще шла под грифом "Совершенно секретно". А 
еще, подумал я, налетчиков ожидает неприятный сюрприз, если они попытаются 
открыть мой дипломат. В его металлическом корпусе, где хранились шифры и другие 
секретные материалы, было установлено взрывное устройство, которое, наделав 
порядочно шуму, уничтожит содержимое, если дипломат неправильно откроют. Я 
надеялся, что до этого не дойдет.

Схватив "Моторолу", я связался с Базом.

– Ни при каких условиях не выходите из машины, – крикнул я.

– Вас понял, – ответил тот, на этот раз не так самоуверенно.

Пистолет снова постучал по боковому стеклу, и кто-то отрывисто скомандовал 
по-сербохорватски. Чуть наклонившись, чтобы видеть скрытое тенью лицо, я пожал 
плечами и развел руками.

– I don't understand. Ich verstehe nichts. Je ne comprends pas, – твердил я, в 
который раз проклиная глупость, вследствие которой тебя посылают на такую 
работу без элементарной языковой подготовки. Голос пролаял что-то еще, и 
прикладом автомата разбили правую фару. Я понял команду и выключил оставшийся 
свет.

Голос затявкал снова, и я чуть опустил стекло, надеясь, что это будет понято 
как знак примирения.

– Чем могу помочь? – робко спросил я по-английски. Голос снова заверещал, на 
сей раз еще более агрессивно. Солдат изо всех сил дергал за ручку, раскачивая 
машину. Другие солдаты пытались выломать заднюю дверцу. Опустив стекло еще на 
полдюйма, я попробовал представиться.

– UNPROFOR, UNPROFOR, английские солдаты, – повторял я, показывая через стекло 
удостоверение сотрудника ООН.

У Джима был свой разговор, правда, его собеседник немного говорил по-английски.

– "Манчестер Юнайтед", – улыбаясь Джиму, с гордостью произносил он. – Брайан 
Робсон, – сияющая улыбка еще шире, поднятые кверху большие пальцы. Джим, фанат 
ливерпульцев – главных врагов манчестерцев, глотает обиду.

– Ага. "Ман Юнайтед". Очень хорошо. Лучшая команда в мире. – Тоже поднятые 
вверх пальцы и дружелюбная улыбка.

Голос за окном, который я принимал за командирский, выпалил очередную тираду, и 
стоявшие впереди машины солдаты подались вперед, угрожающе поводя автоматами. 
После того как погасли фары, глаза привыкли к темноте и я разглядел, что 
солдаты целятся в нас. Усталые злые лица. Командир пролаял еще приказ, и в 
животе моем похолодело при звуке загоняемых обойм.

Стоявший прямо передо мной молодой солдат отвел предохранитель и перевел рычаг 
на беглый огонь. Лицо больше не злое, а, скорее, испуганное. Я уже смирился с 
потерей машин и повернулся к Джиму, чтобы дать команду выходить.

Но Джим думал иначе. Улыбаясь, как кот на масло, он наклонился и достал из 
кобуры свой браунинг. Подобно Джону Уэйну перед решающей схваткой, направив 
ствол кверху, помедлил секунду, затем оттянул ствол левой рукой и загнал патрон 
в патронник.

– Какого... ты это делаешь, опусти сейчас же! – забрал я.

– Не-а, они берут на пушку, – ответил Джим. – смотрите...

Усталое лицо болельщика "Манчестер Юнайтед" расплылось в улыбке, а потом он 
заразительно рассмеялся.

– Смотрите, они напуганы больше нас.