разговаривал с этим постояльцем, поэтому подозрение пало на него. В четыре утра 
полицейские ворвались в номер и арестовали его. Надежную "легенду" разведчика 
не удалось развалить на допросе, и его в конце концов освободили.

Казалось, прошло много часов, прежде чем дверь открылась снова. Охранники 
отомкнули меня от койки, защелкнули наручники на запястьях, подняли меня на 
ноги, потащили по коридору, и я оказался на желанном свежем воздухе. Очевидно, 
только что стемнело, пахло росой. Охранники повели меня вверх по ступеням в 
какое-то здание. Я услышал, как они пошептались о чем-то по-итальянски, а потом 
уловил легкое веяние хорошо знакомого запаха крепких сигарет и виски, 
указывающего, что Болл рядом. Охранники провели меня несколько ярдов, усадили в 
какое-то кресло, освободив их, завели руки за спину, опять надели наручники и 
сняли повязку с глаз.

Я находился в большой комнате с высоким потолком, величиной со школьную 
столовую или армейский спортзал. Футах в двадцати от меня за длинным столом на 
небольшом возвышении сидели трое допрашивающих. Атлетического сложения мужчина 
сорока с лишним лет, чьи тщательно причесанные черные волосы и совершенно 
симметричные усики наводили на мысль, что он проводит немало времени перед 
зеркалом, сидел посередине. Справа от него расположился капитан, который уже 
меня допрашивал. Слева – темноволосая женщина, глубокие морщины на ее некогда 
привлекательном лице объяснялись отвратительно пахнувшей сигаретой, которую она 
держала в пальцах. Все трое взирали на меня бесстрастно, надменно, мне 
показалось, что прошло несколько минут, прежде чем усатый заговорил.

– Итак, доктор Нунен, – властно начал он, – я узнал от своих коллег, что вы 
историк, приехавший в наш город Веллетри. – Он сделал впечатляющую паузу. – Так 
вот, слушайте. Мы не верим вашим показаниям. У нас есть сведения, что вы 
участвуете в. контрабанде оружия для IRA с Сицилии. Что можете сказать в свое 
оправдание?

– Это вздор! – ответил я с убедительным раздражением. – Ваши сведения ложны, и 
вы арестовали невиновного человека.

Усатый допрашивал меня минут двадцать, делая упор на деталях моей "легенды". 
Дата рождения, адрес, место работы, стаж, имена членов семьи. Не спросил только 
о кличке моей собаки. Затем настал черед морщинистой.

– Кто такая Мария Виалли? Где вы познакомились с ней? – вкрадчиво спросила она, 
держа в пальцах ее визитную карточку.

– Почему бы не позвонить ей и не спросить у нее? – ответил я. – И монсеньеру 
Берлинджери, священнику церкви Марии Магдалины?

Допрашивающие переглянулись, пытаясь придумать еще какой-нибудь уличающий 
вопрос. Это не удавалось.

Усатый щелкнул пальцами, охранники подскочили ко мне с глазной повязкой и 
оттащили меня обратно в камеру. Дали стакан воды и ломтик хлеба, потом опять 
примкнули к койке. Казалось, прошло четыре-пять часов, прежде чем они снова 
отвели меня в ту же комнату. Трио стало задавать мне те же самые вопросы, 
только на сей раз более раздраженно.

– Мы допросили вашего спутника, вместе с которым вас арестовали, – резко 
произнес усатый. – Скажите, доктор Нунен, где вы познакомились с ним?

В надежде, что APOCALYPSE придерживался условленного объяснения, я ответил, что 
он увидел у меня в кафе журнал "Экономист" и представился как соотечественник. 
APOCALYPSE, должно быть, так и сказал, потому что усатый как будто остался 
доволен моим ответом. Он переменил тактику.

– Вы знаете, кто я? – И продолжал, не дожидаясь ответа. – Я майор Клаудио 
Пагалукка, карабинер-десантник. – Он гордо выпятил грудь. – У меня три медали 
за храбрость. Знаете, что это за служба?

Меня так и подмывало ответить дерзостью, но я прикусил губу:

– Нет, понятия не имею. Я ученый, подобные вещи меня не интересуют.

Из Пагалукки словно бы выпустили воздух. Карабинеры-десантники – аналог наших 
воздушных десантников. Они действуют против мафии, наносят неожиданные удары по 
убежищам мафиози в сицилийских долинах. Хейр при этом же вопросе не удержался 
от того, чтобы не кольнуть Пагалукки. "Автоинспекторы-парашютисты, да?" – 
сказал он. Пагалукка продержал его в камере на несколько часов дольше, чем всех 
нас.

В перерывах между допросами никакого физического воздействия не было, 
дискомфорт причиняла только скука. Трудность заключалась в том, чтобы от 
допроса к допросу помнить каждую мелочь "легенды", малейшая оплошность была бы 
замечена, за нее бы безжалостно ухватились, а исправить ее было бы очень трудно.