Это смерть?
Кевин испуганно склонился надо мной.
— Лэнс! — громко позвал он. — Лэнс!
Я открыл глаза.
— Я вызываю «скорую», — сказал Кевин в отчаянии.
— Нет, — сердито возразил я. — Не нужно «скорую»; мне просто надо отдохнуть.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, успокаивая и себя, и меня.
Через несколько минут дыхание пришло в норму. Я сел. Потом, собравшись с силами,
 встал. Осторожно оседлал велосипед. Ноги дрожали, но катиться вниз было легче. 
Мы очень медленно двинулись обратно к дому. Кевин и Джим ехали рядом, не 
спуская с меня глаз.
Тяжело дыша, я объяснил им, что со мной произошло. Под действием химиотерапии 
погибают здоровые эритроциты, и в результате снижается уровень гемоглобина в 
крови. Гемоглобин — это вещество, доставляющее кислород в ткани организма, и 
нормальный его уровень должен быть в пределах 13–15 г % (8,06-9,3 ммоль/л).
У меня же было 7. Моя кровь стала похожа на воду. Химиопрепараты методично 
уничтожали ее каждые две недели с понедельника по пятницу. Кислорода и так не 
хватало, а тут еще велосипед.
В тот день мне пришлось поплатиться за это.
Но ездить я не перестал.
Ангелы есть и на нашей грешной земле. Они могут принимать различный облик, и 
мне казалось, что Латрис — одна из них. Сторонний наблюдатель увидел бы в ней 
лишь одну из многих деловитых, вооруженных блокнотами и шприцами медсестер в 
накрахмаленных халатах. Она работала день и ночь, а в редкие часы отдыха 
отправлялась домой к мужу, водителю грузовика, и двоим сыновьям, семилетнему 
Тейлору и четырехлетнему Моргану. Но даже если она уставала, по ней этого 
сказать было нельзя. Она поразила меня как женщина, совершенно лишенная чувства 
обиды и прочих негативных эмоций, уверенно, ответственно и решительно делавшая 
свое благородное дело, и если уж это не ангельское поведение, тогда не знаю, 
что таковым считать.
Вечерами я частенько оставался один. Тогда Латрис составляла мне компанию, и, 
если я был в силах, мы разговаривали на разные серьезные темы. С большинством 
людей я был робок и немногословен, но с Латрис мне нравилось общаться благодаря 
ее мягкости и экспрессивности. Это была миловидная молодая женщина, не по годам 
мудрая и уверенная в себе, несмотря на то что ей не было еще и тридцати. В то 
время как другие люди нашего возраста прожигали жизнь по клубам и барам, она 
была уже старшей медсестрой онкологического отделения. Я как-то спросил, что ей 
нравится в ее работе. «Мне нравится хоть немного облегчать людям жизнь», — 
сказала она.
Она спрашивала меня о велоспорте, и я обнаружил, что рассказываю ей о своей 
профессии с таким удовольствием, которого прежде не ощущал. «Как это началось?» 
— спросила она однажды. Я рассказал ей о своих первых велосипедах, о чувстве 
свободы, которое они несли, и о том, что велоспорт стал для меня единственным 
занятием в жизни с тех пор, как мне стукнуло шестнадцать. Я рассказал о своих 
товарищах, об их чувстве юмора и преданности, о своей матери и о том, как много 
она для меня значит.
Я рассказал ей о том, что дал мне велоспорт, о европейских гонках, о том 
необыкновенном образовании, которое я там получил, — и богатстве тоже. Я с 
гордостью показал ей фотографию своего дома и пригласил ее как-нибудь приехать 
в гости, показал фотографии, сделанные в разное время моей спортивной карьеры. 
Она смотрела на мои фотографии на фоне пейзажей Франции, Италии и Испании и 
время от времени спрашивала: «Где это вы?»
Я признался в своих тревогах относительно поведения моего спонсора, организации 
«Cofidis», и объяснил, какие у нас возникли затруднения. Я сказал ей, что меня 
загнали в угол, поэтому должен оставаться в форме. «Мне нужно оставаться в 
форме», — повторял я снова и снова.
— Лэнс, слушайте свое тело, — мягко говорила она мне. — Я знаю, что ваш разум 
спешит. Я знаю, он твердит вам: «Эй, садись на велосипед — и поехали». Но вы 
слушайте свое тело. Дайте ему отдохнуть.
Я описал ей свой элегантный гоночный велосипед, сделанный из сверхлегких труб и 
оснащенный аэродинамическими колесами. Рассказал, каковы цена, вес и 
предназначение каждой детали. Объяснил, что велосипед можно разобрать на мелкие 
части, что его практически можно будет унести в кармане, и что я настолько 
хорошо разбираюсь в его устройстве, что отрегулировать его — для меня секундное 
дело.
Я объяснял, что велосипед должен максимально соответствовать телосложению 
гонщика и что временами мне кажется, будто я сливаюсь с ним в одно целое. Чем 
легче рама, тем более чутко велосипед реагирует на все мои движения. Мой 
велосипед весит всего лишь 7 килограммов. Колеса оказывают на раму центробежное 
воздействие, и чем больше это воздействие, тем больше движущая сила. Оно 
является важной составляющей общей скорости движения. В колесе 32 спицы. 
Специальные рычаги (эксцентрики) позволяют очень быстро снять и заменить колесо,
 так что мои помощники затрачивают на замену проколотого колеса меньше 10 
секунд.
— А вы не устаете все время ехать вот так, наклонившись? — спросила Латрис.
— Да, — ответил я, — утомляет так, что потом спину не разогнуть, но это цена за 
скорость. Руль соответствует ширине плеч и изогнут вниз полумесяцем, чтобы 
гонщик мог занять позицию с наименьшим аэродинамическим сопротивлением.
— А почему седло такое маленькое?
— Да, седло узкое и имеет контур, соответствующий анатомии человека, — ведь