Задумайтесь об этом на минуту: всего четыре поражения в основное время за 51 
матч регулярного чемпионата. Выдающееся достижение, новый рекорд Суперлиги. Мы 
забили 175 шайб — больше всех в лиге. Мы пропустили 75 голов — меньше всех в 
лиге. В первом раунде матчей навылет мы будем играть с шестнадцатой командой, 
Новокузнецком. На протяжении всего плэйофф это будут серии до трех побед. Как 
имеющие наивысший посев, по мере продвижения мы будем играть с командой с самым 
низким посевом из остающихся. Это значит, что, если в первом раунде случится 
что-то неожиданное, мы останемся в плюсе благодаря общему первому месту. 
Плэйофф для хоккейной команды — это как Новый год для детей, то, чего они ждут 
весь год. Сейчас, когда мы подошли к играм навылет вплотную, я ощущаю в 
раздевалке новый уровень взбудораженности. Во время собрания, проведенного 
накануне плэйофф, и Величкин, и его помощник Олег Куприянов обратились к 
команде. Они говорили о дисциплине на льду и вне его и о важности игр плэй-офф 
для клуба. Когда наступила моя очередь выступить, я сказал хоккеистам, что мы, 
быть может, не самая лучшая команда на бумаге, но самая стойкая из лучших 
команд.
У нас в раздевалке есть дежурная шутка о влиянии Виктора Гудзика, нашего 
вдохновляемого фармакологией тренера по общефизической подготовке. Гудзик 
бывает хвастлив, на протяжении всего сезона он всем рассказывает, что основа 
нашего успеха — его программа восстановления. И сегодня, после того, как я 
закончил свое выступление, Величкин встал и сделал нечто странное. Он 
воскликнул: «Гудзик — волшебник! Фармакология важна в сегодняшнем спорте. Все 
клубы Суперлиги хотят заполучить Гудзика, он — маг!» Когда он вышел, вся 
раздевалка содрогнулась от смеха, и я думаю (я надеюсь) — именно на это он и 
рассчитывал. Я знаю фактически, что хоккеисты вне себя от того, что Гудзик 
пользуется, или использует, таким доверием. Наш успех основывается, главным 
образом, на их характере и решительности, а не на каких-либо программах 
физподготовки или восстановления.
В июле месяце, в мои первые дни с командой я не знал, с чем буду работать. 
Сейчас я уверен, что могу пойти с этой командой в бой. У нас еще есть немного 
«пуха» — игроков, которые не желают платить цену за победы, но у нас есть 
достаточно хоккеистов другого рода — преданных всей душой, что позволяет мне 
думать о хороших шансах нашей команды. Одно могу сказать стопроцентно: есть 
огромная, как день и ночь, разница между этими хоккеистами и теми, которые были 
у меня в прошлом году, когда я тренировал клуб в Германии. Почти ровно год 
назад у меня был один из худших моментов в карьере — меня уволили из Гамбурга, 
всего за пару недель до окончания регулярного турнира. Мы прошли через сезон 
невероятных травм у ведущих игроков. У нас было всего 5–6 легионеров из 
разрешенных одиннадцати, и нам пришлось позаимствовать пятерых хоккеистов фарма 
у Пьера Пажа из клуба Айсбэрен, чтобы завершить чемпионат. При этом, мы бились 
и были близки к выходу в плэй-офф, почти вышли, когда мне сказали: «Мы хотим 
внести кое-какие перемены, ты слишком жестко обходишься с этими парнями».
Я упаковал свои чемоданы и отправился домой, размышляя: «Бог ты мой! Неважно 
кто ты, чем занимаешься — увольнение наносит удар по уверенности в себе. 
Оглядываясь назад, я тогда понимал, что был, как бы, не на своем месте. Я 
ожидал такой уровень тренировок и соревнований, к какому они и близко не 
подходили. В то время я задумывался — не во мне ли самом дело? Что мои ожидания 
были завышены, и что я, старея, удалялся от реалий нового профессионального 
хоккея, к которому более не мог относиться. И когда я впервые встретился с этой 
командой в Магнитогорске, я задавал себе те же вопросы. Я думал: может, все 
будет хорошо, а может — все рухнет так же слишком рано, потому что я мог и не 
вписаться. В Германии я всегда шел на компромиссы, постоянно. Я не мог понять, 
почему эти парни не занимаются тяжестями по окончании ледовых тренировок. Меня 
это смущало, пока я, наконец, не понял. Они приехали в Европу в отпуск. Они 
«натерпелись» от тренеров, которые требовали с них — именно поэтому, в первую 
очередь, они приехали в Европу. Я не мог понять этого тогда и по-прежнему не 
понимаю такого рода отношение к делу. По мне, неважно на каком этапе своей 
карьеры ты находишься, никогда не переставай стремиться быть на максимуме своих 
возможностей. Не думаю, что в таком подходе есть что-то неправильное. И не 
думаю, что должен извиняться за то, что верю в это. Так что, эта попытка 
оказалась для меня и моего подхода к тренерскому делу гораздо более подходящей. 
Может быть, мне следовало приехать сюда на более ранней стадии своей карьеры, 
потому что русский стоицизм в тренировках и подготовке соответствует моим 
личным взглядам. Я не знаю, работаем ли мы больше, чем другие команды, но мы 
работаем столь же упорно, как и все. Моя работа — подготовка; я должен 
обеспечить, чтобы в игре не сложилась ситуация, к которой мы оказались бы не 
готовы.
Каждый вечер, после ужина, когда Линда садилась за свой компьютер, я садился за 
свой стол и работал над планом тренировки на следующий день. Иногда она 
спрашивала: «Почему ты просто не повторишь какое-нибудь удачное занятие из уже 
когда-то проведенных? Почему ты так много времени проводишь за планированием 
завтрашней тренировки?» Я обычно даю один и тот же ответ: «Завтра будет другое 
время, и у нас будут другие задачи. Дело не в том, чтобы вскрыть очередную 
банку консервированного супа.
Дело в том, чтобы проявлять на кухне творчество». Я провожу много времени над 
организацией, потому что хочу проводить тренировки эффективно. Я не хочу 
транжирить драгоценную энергию на достижение малого результата. Тренер не 
вправе путать деятельность с производительностью. Мы используем такое выражение 
— работай много, но с умом — потому что, как только чемпионат начинается, одной 
из твоих самых больших проблем становится: как справляться с усталостью. Чтобы