отрыв. Нетрудно было представить, что оставшаяся часть гонки — а шел 37-й круг 
из 53 — должна стать парадным шествием Шумахера к очередной победе, а Алонсо — 
к уверенному второму месту, и значит. Михаэль отправится в Бразилию, уверенно 
лидируя в чемпионате мира.
Но на подходе к повороту «Дегнер» (по странной иронии названному в честь Эрнста 
Дегнера, мотогонщика из Восточной Германии, сумевшего в 1961 году сбежать на 
Запад) Шумахер испытал чувство бессилия перед судьбой. Тоненькая струйка дыма 
из-под капота его Ferrari превратилась в большой хвост дыма…
Алонсо не поверил, что это Шумахер: «Я был настолько занят оценкой состояния 
трассы в стремлении избежать наезда на масляный след, что только когда оказался 
рядом с Михаэлем, понял, что это он. Я был готов кричать от восторга…»
Отказов двигателя на машине Шумахера не было с 2000 года…
Теперь математика была против него: в Бразилии оставалось лишь побеждать и 
надеяться, что Алонсо останется без очков. На протяжении почти десятилетия 
Михаэль держал ситуацию в чемпионате под контролем. Теперь, когда ему больше 
всего нужно было сохранить контроль над ситуацией, все рассыпалось.
Он добрался до боксов, где пожал множество рук и похлопал по множеству плеч 
механиков его команды. «Мы — отличная команда, — сказал он, — Наши парни — 
лучшие в мире, и я искренне восхищен каждым из них. Неприятности, вроде 
сегодняшней, иногда случаются, это часть гонок. Мы вместе побеждаем и вместе 
проигрываем».
Он был честен с самим собой, что было особенно сложно в тот момент, и заявил, 
что чемпионат «проигран. Я не хочу, выходя на гонку, рассчитывать, что мой 
соперник сойдет».
Проблемы с мотором возникли и на самолете Шумахера, и он отправился домой 
франкфуртским рейсом. Этим же рейсом летел и Кейо Росберг, по признанию 
которого «Китай — Япония — очень длинный вояж (эти две гонки разделяла всего 
одна неделя), и я был совершенно измотан. Единственное, чего мне хотелось, так 
это поскорее добраться до дома».
Три дня спустя Шумахер появился на тестах в Хересе, где, как сообщила команда, 
«занимался главным образом оценкой шин Bridgestone» для бразильской гонки. Он 
нарезал 118 кругов, и мне было интересно, вспомнил ли он хотя бы на одном из 
них октябрь 1997 года и столкновение с Вильнёвом. Уверен, ни разу не вспомнил — 
не в его это стиле.
Эти тесты в Хересе показались мне весьма примечательными, почти символичными, и 
Росберг со мной согласился: «Легко можно было бы понять, если бы после отказа 
мотора в Сузуке он махнул на все рукой. Но нет — он поехал в Херес, и это 
произошло практически без перерыва. Вот это сильно!»
Михаэль уже подтвердил, что уходит, и команда могла бы не гонять его в Херес. 
Он только что вернулся из поездки в Китай и Японию, провел долгие часы на борту 
коммерческого лайнера, где невозможно нормально отдохнуть. И уже три дня спустя 
его просят поехать на юг Испании «опробовать шины» — и это притом, что шансы 
Михаэля на успех в Бразилии весьма призрачны.
Михаэль работал с шинниками и попутно подбирал наилучшие настройки для своего 
248 F1. Он прошел 104 круга, показав, по уверениям Ferrari, лучший результат 
для моделей 2006 года (1:15.684). Это всего на несколько сотых хуже рекорда 
трассы (1:15.629), установленного в конце сентября 2004 года.
Вот почему великие команды остаются великими: они продолжают заниматься тем, 
что считают нужным, независимо от обстоятельств. На этом уровне компромиссов не 
бывает! Именно поэтому и Михаэль стал блестящим гонщиком. Он тоже с первого дня,
 со Спа-1991, не признавал компромиссов. И он не собирался изменять себе до 
конца.
«Я могу пояснить, что он привнес в гонки, — говорил Росберг, — Это совершенно 
новый уровень физической подготовки, выносливости прежде всего, и он постоянно 
работал над его повышением. Вот почему он уже в среду мог поехать в Херес и 
нарезать там 118 кругов. А на следующий день практически повторить свой 
собственный рекорд».
Неделю спустя в Сан-Паулу, когда оставалось всего три дня до окончания карьеры 
Шумахера в качестве гонщика Формулы 1, он дал пресс-конференцию. Ее 
организовала Shell, и в этом не было ничего необычного: один из рабочих 
моментов во взаимоотношениях гонщика и одного из ведущих спонсоров команды. Они 
устраивали такие встречи на протяжении десятилетия. И то, что эта должна была 
стать последней, нисколько не изменило ее характер. Михаэль был на своей 
территории, и пресса, напряженно внимавшая всему, что происходит, тоже была на 
знакомой территории — его территории. Он был все такой же, слегка отстраненный, 
тщательно продумывающий каждый ответ, в котором читалось многое — и многое было 
недосказано. Еще четыре дня — и он будет уже не таким…
Михаэль рассказывал о том, что он приехал сюда, не думая о своем восьмом титуле,
 и, словно заклинание, повторил фразу о том, что не хотел бы выигрывать 
чемпионат только благодаря тому, что кто-то — в данном случае Алонсо — не 
дойдет до финиша. Шумахер мало что мог добавить к этому, и вопросы остались без 
ответа. Его можно было обвинять в неискренности — ну кто же поверит в то, что 
он готов отказаться от очередного титула! — но если бы он не сказал того, что 
сказал, его вновь могли бы обвинить в неспортивном поведении. Даже на закате 
своей карьеры он обладал достаточной силой, чтобы не позволить людям вольно 
интерпретировать его слова.
Вместе с тем он сообщил нечто неожиданное: «Я не знаю, что дальше будет в моей 
жизни. Мне часто приходило в голову, что я и не должен этого знать. У меня 
масса времени, чтобы обдумать все это и просто жить своей жизнью».
Михаэль Шумахер устал, хотя это и не было очевидно. За все те долгие годы, что