виднелись черные промоины от многочисленных ручьев. 
 Выбрав одну из промоин, Ромашкин приподнялся, жестом приказал группе Лузгана 
остаться здесь, а сам с Рогатиным пополз дальше. В промоине было темно. Ползли 
по твердому, очистившемуся от снега руслу. Вот и часовой: в шинели и каске, с 
автоматом на груди, он неторопливо прохаживался по тропке, пролегавшей 
значительно ниже флага, и был в полной безопасности от пуль, прилетавших с 
нашей стороны. Тропка хорошо видна даже в темноте — ее натоптали за день. Она 
одним своим концом почти упиралась в промоину, а на другом ее конце, откуда 
должны подползти Коноплев с Голощаповым, кустов не видать и промоин, наверное, 
нет. 
 «У меня подступ удобнее, — определил Василий. — Часового придется снимать мне».
 
 Отдал автомат Рогатину. Переложил пистолет за пазуху, в рукопашной некогда 
искать кобуру под маскировочной одеждой. Вынул нож и спрятал лезвие в рукав, 
чтобы не выдал его блеск. 
 Приготовясь таким образом к схватке, Василий пополз к часовому один. Если тот 
шел навстречу ему, он лежал неподвижно, а когда часовой поворачивал назад, 
Ромашкин возобновлял движение вперед. В то же время Василий осматривался вокруг,
 стараясь определить, где находится караул. 
 Сколько стоит на посту часовой — час, два? Хорошо бы снять его сразу после 
заступления на пост. Тогда больше времени и шансов на благополучное возвращение.
 А то кинешься на часового, а тут смена пожалует… 
 До тропинки осталось шагов пять. Как их преодолеть? Ползти ближе нельзя: 
часовой увидит. Подбежать, когда он пойдет назад? Выдадут сапоги: немец услышит 
топот и успеет обернуться.
 Василий посмотрел на сапоги: «Обмотать их чем-нибудь? Но чем? Перчатки не 
налезут. А не проще ли снять? Босой пролечу — ахнуть не успеет!» Лежа стал 
разуваться. Портянки тоже пришлось сбросить. Холодная земля колко защипала ноги.
 Он поджал пальцы. 
 Приближался момент броска. Василий крепче сжал рукоятку ножа. Знал: врага не 
так-то легко свалить одним ножевым ударом. Тут нужна немалая сила… 
 Легко, невесомо, как во сне, пролетел Ромашкин расстояние, отделявшее его от 
темного силуэта. Что есть силы ударил ножом в голую шею. Другой рукой мгновенно 
зажал разинутый для вскрика рот. Повалил бьющегося немца на землю, навалился на 
него всем корпусом, не давая закричать. И даже в этот миг уловил чужой запах 
табака и потного, давно не мытого тела. 
 Подоспел Рогатин. Вдвоем они держали часового, пока не затих. Ромашкин сбегал 
за сапогами, рывком натянул их на голые ноги — портянки наматывать некогда. 
 При таком варианте действий вторая группа захвата должна была бы уже снимать 
флаг. Но у флага никого не было. «Неужели Коноплев и Голощапов струсили? Не 
может быть, ребята надежные. Тогда почему их нет? Не видели, как мы убрали 
часового?. . Придется снимать флаг самим». 
 Флаг был поднят на стальном тросике. Перерезать тросик ножом не удалось. Что 
делать? Ромашкин потянул его вниз — идет, но туго. Принялись тянуть вдвоем, 
повисая всей своей тяжестью, и флаг медленно стал снижаться. Он оказался 
огромным, трепыхаясь на ветру, сопротивлялся. «Какой, черт, большой, издали 
казался куда меньше», — досадовал Ромашкин. 
 Когда флаг, наконец, упал и полотнище скрутили, образовался громоздкий сверток.
 Рогатин взвалил его на спину, и они побежали вниз к Лузгину. 
 — Ну и здорово получилось, товарищ лейтенант, — зашептал Лузган. 
 — Подожди радоваться, еще не выбрались, — так же тихо ответил Ромашкин и, 
узнав, что Коноплев не вернулся, затревожился: что-то у них произошло. 
 — Все время было тихо, — ответил Лузган. 
 — Ну, ладно. Оставаться здесь больше нельзя. Забирайте флаг и дуйте назад. А я 
с Рогатиным пойду искать Коноплева и Голощапова. 
 Лузган попытался возразить: 
 — Товарищ лейтенант, вы сегодня и так поработали, может быть, я?.. 
 — Делайте что сказано! — прервал его Василий.
 Перед заданием Ромашкин мог выслушать любое возражение, даже сам иногда 
вступал в спор. Но в тылу врага никаких рассуждений он не терпел. 
 Разведчики уже двинулись в обратный путь, когда на склоне высоты показалась 
темная громада. Она приближалась медленно, словно вздыбленный медведь. Все 
притаились 
 Коноплев нес на спине Голощапова. 
 — Что с ним? — спросил Ромашкин. 
 — Ранен, — выдохнул Коноплев. 
 — Вроде бы тихо было, — сказал Рогатин. 
 — Потому и тихо было, — непонятно ответил Коноплев. 
 — Ладно, дома разберемся, — сказал Ромашкин. 
 Он вновь двинулся первым, стараясь найти свои следы и вернуться по ним. Но в 
темноте это оказалось невозможным. 
 Миновав знакомые кусты, Василий прислушался: где-то здесь звучали немецкие 
голоса, когда группа пробиралась на высоту. Не заговорят ли снова? Нет, вокруг 
было тихо. 
 Продолжая ползти, он увидел свежевырытую землю, а за ней окоп. Предостерегающе 
поднял руку. 
 Обжитый окоп был пуст. Но за первым же его изгибом могли оказаться немцы. 
Обошли опасное место стороной и казалось, достигли нейтральной зоны. 
 Разведчики уже готовы были вздохнуть с облегчением, как вдруг позади раздались 
тревожные крики. Немцы кричали в глубине своей обороны, наверное, на высоте,