Дальше следовало описание казни: 
 "Отважную девушку палачи приподняли, поставили на ящик и накинули на шею петлю.
 Один из офицеров стал наводить на виселицу объектив своего «кодака» — фашисты 
любят фотографировать казни и порки. 
 Палач подтянул веревку, и петля сдавила Танино горло… Она приподнялась на 
носки и крикнула, напрягая все силы: 
 — Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь!.." Ромашкину тоже будто петлей 
перехватило горло. Он опустил газету и только теперь заметил: в блиндаже тишина,
 и все смотрят на него. 
 Коноплев взял газету и продолжил чтение. Сначала голос его звучал тихо, потом 
все громче, и наконец комсорг стал чеканить слова, как с трибуны:
 — "Друг! Целясь в фашиста, вспомни Таню. Пусть пуля твоя полетит без промаха и 
отомстит за нее. Идя в атаку, вспомни Таню…" 
 Разведчики украдкой поглядывали на командира. Пролеткин не удержался, спросил: 

 — Вы знали ее, товарищ лейтенант? 
 — Кажется, знал. 
 И рассказал Василий ребятам о своей московской встрече. 
 — Хорошо бы, товарищ лейтенант, узнать, какая дивизия казнила Таню, — сказал 
Коноплев. — Может быть, встретится. 
 — Верно говоришь, — согласился Василий. В тот же день, обсуждая с капитаном 
Люленковым предстоящее задание, Ромашкин попросил: 
 — Помогите узнать, из какой дивизии фашисты, которые замучили партизанку Таню. 

 — Зачем тебе? 
 Ромашкин рассказал. 
 Люленков при нем попытался дозвониться до штаба армии. 
 — В разведотделе меня знают, — говорил он Ромашкину. И тут же кричал в трубку: 
— «Заноза», дай «Весну»!.. В разведотделе должны иметь точные сведения, — 
продолжал Люленков тихо и опять вдруг переходил на крик: — «Весна»? Дай, милый, 
«Рощу». — И снова Ромашкину: — По такому поводу самого начальника разведки 
армии побеспокоим… «Роща»?! Двадцать седьмого, пожалуйста… Товарищ двадцать 
седьмой, сегодня в газете про партизанку Таню читали?.. Да нет, комиссара я 
подменять не собираюсь. Нас интересует, чьих это рук дело, какой дивизии. Сто 
девяносто седьмая, триста тридцать второй полк, командир — подполковник Рюдерер.
 Есть! И фотографии казни имеются? А нельзя ли прислать нам копии? У нас один 
товарищ был знаком с Таней… Благодарю вас. До свидания. 
 Люленков положил трубку, сказал Ромашкину: 
 — Взят в плен унтер-офицер. У него нашли фотографии казни. Тебе пришлют копии. 

 — Спасибо, товарищ капитан, — поблагодарил Василий. — Только бы встала против 
нас эта сто девяносто седьмая!.. 
 Василий действительно получил пакет с фотографиями, были они очень тусклыми. 
На одной из карточек Таня — в ватных брюках, без шапки — стояла под виселицей. 
На груди фанерка с надписью: «Зажигатель домов». Но как ни вглядывался Василий 
в ее лицо, не мог найти сходства с московской знакомой. Эта подстрижена под 
мальчика, а у той были длинные волосы, выбивались из-под шапки. «Могла, впрочем,
 остричься перед уходом в тыл, — соображал Ромашкин, — где там возиться с 
волосами». Варежек на руках Тани не было. «Ах да, их забрал повар с офицерской 
кухни…» 
 Мучители обступили Таню плотной толпой. А она стояла перед ними с высоко 
поднятой головой. 
 «Ну, гады, только бы попался кто из вас!» — скрипнул зубами Василий.




 Особое поручение


 Ранним апрельским утром, едва рассвело, разведчики заметили в расположении 
немцев флаги с черной свастикой. Прикрепленные к длинным мачтам, они плавно 
развевались по ветру на высотах за неприятельскими траншеями. 
 Ромашкин вместе с Коноплевым и Голощаповым всю ночь провели на переднем крае — 
примеривались, где сподручнее брать «языка». Ночь была сырая, земляные стены 
полкового НП, куда они зашли перед рассветом, неприятно осклизли. На полу кисла 
солома, втоптанная в липкую грязь. 
 Разведчики промерзли, устали, всех одолевал сон. Ромашкин приник напоследок к 
окулярам стереотрубы. С радостью подумал о том, что ночная работа закончена, 
сейчас он вернется в свой теплый блиндаж, напьется горячего чая и ляжет наконец 
спать. И тут-то, чуть повернув трубу вправо, обнаружил фашистские флаги. 
Вначале один, потом еще несколько. 
 — Что бы это значило? 
 — Опять нам где-то морду набили, — мрачно сказал Голощапов. Острый кадык на 
его шее нервно прошелся вверх и вниз. Ромашкин обратился к Коноплеву: 
 — Ты вчера сводку в газете читал? Где фрицы наступали? 
 — Я читал, — с прежним раздражением откликнулся Голощапов, — да чего в ней 
поймешь? 
 Ромашкину не хотелось ввязываться в спор с Голощаповым — характер у него 
«ругательный»: скажи о фашистах — станет их поносить, пойдет речь о чем своем —