Приехали гости и в полк Караваева. Кирилл Алексеевич был на НП, когда ему 
доложил об этом по телефону начальник тыла подполковник Головачев. 
 — Хорошо, — устало сказал Караваев, а сам подумал: «Вот принесло не вовремя. 
Что же делать?» — Ну, вы там организуйте обед, угощение, чтобы все было на 
уровне. 
 — Это понятно, все сделаем. Только они на передовую просятся. Вас хотят видеть,
 героических бойцов. 
 — Ни в коем случае! Тут такое творится, не продохнешь! Сейчас шестую 
контратаку отбили. Я к тебе Гарбуза пришлю, он разберется. — И, положив трубку, 
сказал замполиту: — Давай, Андрей Данилович, это по твоей части. Я здесь 
как-нибудь без тебя обойдусь, а ты займи гостей. 
 — Ладно, — мрачно согласился Гарбуз. — И что же там прикажешь мне делать? Они 
ведь героев хотят видеть. 
 — Не злись, Данилыч. У нас все герои. Собери в штабе свободных офицеров да 
возьми Ромашкина с разведчиками — им сейчас тут делать нечего. Забирай и 
Початкина с его саперами. Вот тебе и герои! 
 — Это же резерв. 
 — Не одни они в резерве. Продержимся и без них. У фашистов тоже не бездонная 
бочка. Смотри, сколько их уложили за день. — Караваев кивнул на поле, усеянное 
мертвыми вражескими солдатами. — Устоим. Не беспокойся, Андрей Данилович. Я еще 
в первый батальон позвоню, чтоб к тебе послали натурального Героя — сержанта 
Пряхина. Вот и будет полный комплект… 
 Так нежданно-негаданно Ромашкин попал в разгар боя в торжество. 
 Переправившись на левый берег, разведчики забежали, конечно, к старшине 
Жмаченко. Почистились, приоделись, нацепили ордена и медали. 
 — Ось як на украинской земле, воювати, так с музыкой! — гордо сказал Шовкопляс.
 
 — Рано мы пируем, — возразил Голощапов, — немец может такую «барыню» сыграть, 
что в Днепр, как лягушки, прыгать станем. 
 — Не для того лезли на плацдармы, чтоб назад драпать! — пробасил Рогатин.
 — Не кажи гоп, покуда не перескочишь… Хотя мы вже перескочили! — посмеивался 
Шовкопляс. 
 — Погоди, немцы наскипидарят тебе одно место, поглядим, куда ты ускочишь, — 
задирался Голощапов. 
 Ромашкин привинтил на новую гимнастерку все свои награды. К первой его медали 
«За боевые заслуги» давно прибавились медаль «За отвагу» и два ордена Красной 
Звезды. Подумал: скоро еще за Днепр Красное Знамя вручат… 
 Жмаченко разглаживал на ребятах складки, одергивал, расправлял гимнастерки. 
Взмокший и красный от усердия, то и дело вытирал платком круглое лицо, лысину, 
шею. 
 — Ты тоже одевайся, с нами пойдешь, — сказал Василий старшине. 
 — Куда мне! — вздохнул с завистью Жмаченко. 
 Ромашкин понял этот вздох по-своему: «У него и на грудь-то нацепить нечего. 
Как же мы проглядели? Сколько добрых дел старшина сделал! Разведчики всегда 
одеты, обуты, сыты. А ведь часто, разыскивая взвод, старшина нарывается на 
фашистов, отбивается от них. Он сам себе и разведка, и охрана, и транспорт — 
сам ищет взвод, на себе тащит термосы, мешки с продуктами. Да, не отблагодарили 
мы старшину! Интенданты в больших штабах ордена получают — и правильно! — а мы 
своего кормильца, который не меньше других опасностям подвергается, забыли. 
Нехорошо. Сегодня же с Гарбузом поговорю». 
 Недалеко от штаба в машине с брезентовым тентом бойкая, веселая женщина 
продавала конфеты, папиросы, иголки, нитки, пуговицы — прибыл военторг. 
 К Василию подошел Початкин: 
 — Слушай, у нее там целая бочка вермута. Давай нальем в те бутылки на всякий 
случай. А то хватится батя, голову Гулиеву оторвет. 
 — Правильно. Где бутылки? 
 Женька принес ящичек. Подошли к машине, подали все сразу. 
 — Наполните, пожалуйста. 
 — Обмануть кого-нибудь хотите? — догадалась продавщица. — Ух, какие пузыречки 
красивые! 
 — У нас на фронте без обмана, — отрезал Початкин. 
 — Какой серьезный! — Продавщица обиженно поджала губы и подала бутылки с 
вермутом. 
 Василий и Женька тут же стали пробовать. 
 — Ну и дрянь! — сказал Ромашкин 
 — Жженой пробкой пахнет, — поддержал Початкин. — А-а! — махнул рукой. — Ничего,
 на немцев свалим: у них, мол, кто-то в эти красивые бутылки дряни налил.
 — Давай хоть горлышки сургучом запечатаем, — предложил Ромашкин и принес из 
штабной землянки палочку сургуча. На спичках растопили его и накапали на 
горлышки. 
 — У меня еще вот что есть, — сказал Василий. Из кармана он достал немецкие 
монеты, пришлепнул одной из них, как печатью, теплый сургуч. 
 — Здорово получилось! — оценил Женька. 
 Приезжие артисты выступали под открытым небом. Сцену соорудили из двух 
грузовиков с откинутыми бортами. Зрители сидели на траве. Немолодой конферансье 
Рафаил Зельдович, в черном костюме с атласными лацканами и платочком в 
нагрудном кармане, сиял улыбкой и сыпал шутками. Сам спел пародийную песенку о 
старом часовщике и отбил под нее чечетку: 
 Часы пока идут, и маятник качается, 
 И стрелочки бегут, и все как полагается…