Прежде всего решено было навести идеальный порядок в комнате, где они 
собирались. Раньше это помещение убирали солдаты. Сегодня же офицеры пришли 
задолго до начала собрания и принялись вытирать пыль, мыть окна, вытряхивать 
дорожки.
Шатрову очень хотелось быть на собрании общества. Он даже намеревался выступить 
в защиту Ячменева, если позволит обстановка. Офицерский чай начинался в 
восемнадцать часов, и смена дежурных происходила в это же время. Шатров 
поспешил к заступающему в наряд капитану Никитину. Рассказал, в чем дело, и 
просил прийти на дежурство пораньше, чтоб успеть оформить прием и сдачу до 
начала разговора молодых офицеров.
Подготовив зал, лейтенанты разошлись по домам и надели парадную форму.
Когда Кандыбин и Ячменев вошли в библиотеку, они в недоумении остановились: 
лейтенанты, стройные, выбритые, сияли золотом мундиров. Они, как один, 
поднялись со своих мест и замерли, приветствуя старших.
Инспектор был такой же, каким его видел впервые Алексей: аккуратный, 
улыбающийся, добродушный. Но теперь Шатров, глядя на него, думал: "Знаем-знаем: 
мягко стелешь, да жестко спать". Гость посмотрел на чашки, сахарницы, чайники. 
"Хорошо, что самовар не успели купить, - мелькнуло у Алексея, - вот был бы для 
него крючок добротный".
- Прошу садиться, - сказал Кандыбин.
Командир полка не умел маскироваться, его настроение всегда было легко 
определить по внешности. Сегодня он явно был не в духе: лицо мрачное, в глаза 
людям не смотрел. Ячменев же старался быть веселым, оживленным. Но Шатров 
понимал: на душе у замполита кошки скребут.
- Ну что же, товарищи, чай разлит, начнем разговор. Как всегда, сначала 
послушаем дневниковые записи за неделю. Кто у нас вел дневник?
- Лейтенант Савицкий.
Алексей с досадой подумал: "Одно к одному. До чего не везет Ячменеву! Игорь 
легкомысленный парень, обязательно ерунду какую-нибудь напорол в дневнике".
Савицкий встал, раскрыл "гроссбух" и начал читать:
- "На этой неделе замечено следующее событие: некоторые офицеры стреляют из 
автомата хуже своих подчиненных. Да-да, солдаты, которых они учат, стреляют 
хорошо и отлично, а офицеры на тройку и двойку. Парадокс! Как же так 
получается? Лейтенант Ланев по этому поводу дал командиру роты такое 
объяснение: "Мы все знания солдатам передаем - себе ничего не оставляем!" 
Однако при более детальном разборе выяснилось следующее. Офицеры хорошо знают 
теорию. Они учат и рассказывают все правильно. Солдаты ползают у приборов и все 
отрабатывают практически. А офицеры лишь похаживают между приборами, на землю 
не ложатся, жалеют отглаженные гимнастерки. О том, что теория без практики 
мертва, знают в младшей группе детского садика. Нужно некоторым товарищам 
побольше тренироваться на приборах. Тогда и положение с личной стрельбой 
поправится".
Алексей наблюдал за инспектором. Полковник слушал улыбаясь, а когда Савицкий 
кончил читать, тихо и холодно сказал Ячменеву:
- Никакой серьезности.
В эту субботу встречались с капитаном Зайнуллиным. Он должен был рассказать о 
своем опыте. Капитан вообще был человек не из веселых, ораторствовать не умел. 
И сегодня выступал только потому, что Кандыбин тогда, на разводе, поставил его 
в такое положение, что отказаться было невозможно. На протяжении всего рассказа 
Зайнуллин глядел на загорелые кулаки, которые положил перед собой. Он 
выдавливал из себя короткие, рубленые фразы:
- Прибыл в полк. Принял взвод. Стал работать. Сначала не получалось. Потом 
стало получаться.
Капитан говорил недолго, с большими паузами. Когда он умолк, Шатров с тоской 
отметил: "Провал окончательный". Но неожиданно выяснилось, что выступление 
Зайнуллина инспектору понравилось.
- Докладчик, видно, человек серьезный, - сказал полковник, - это хорошо. Однако 
в докладе мало сказано о партийной работе и роли комсомольской организации.
- Я доклада не делал, - сказал Зайнуллин. - Я рассказывал, как работал 
командиром взвода.
- Не будем спорить, - веско сказал полковник и спросил Ячменева: - Кто 
подготовлен для выступления?
Теперь он говорил с Ячменевым так, чтобы не слышали молодые офицеры.
- Мы выступающих не готовим. Собрания проходят в форме простой товарищеской 
беседы.
- То есть как не готовите? - поразился инспектор.
Слова замполита показались полковнику таким кощунством, что он даже растерялся.
- У нас не собрание, а товарищеская беседа за чаем, - пытался негромко пояснить 
Ячменев.
- Ну знаете, это уж слишком! - тихо, но все же официальным тоном заявил 
проверяющий. - Считаю мероприятие неподготовленным. А общество надо распустить. 
Это дело искусственное. Работать нужно со всем коллективом. Групповщина - не 
партийный стиль!
Инспектор достал папиросу, постучал ею по крышке портсигара и направился к 
двери, будто бы покурить. Сделал он это, чтобы уход его не оценили как 
демонстративный. Присутствовать же на "мероприятии", которое расценивал как 
вредное, считал для себя неуместным. Ячменев последовал за ним.
Кандыбин, мрачный, будто на похоронах, закурил. Напряженно думал. Затем сказал 
притихшим лейтенантам:
- Собираться будем. Но сегодня придется разойтись. Не знаю, как у вас, а у меня