«Временное правительство будущего состава все же не обойдется без 
представителей торговли и промышленности. Мы нужный народ, мы нужны им как хлеб 
насущный, как воздух…». И Третьяков оказался прав. Уже 25 сентября он вошел в 
состав 3-го коалиционного правительства Керенского в качестве председателя 
Высшего Экономического Совета и Главного экономического комитета. Кроме того, 
по личному поручению главы правительства Третьяков поддерживал контакт с 
французской военной миссией.
26 октября 1917 года в 2 часа 10 минут Третьяков вместе с другими министрами 
Временного правительства был арестован в Зимнем дворце и заключен в 
Петропавловскую крепость. В конце февраля 1918 года был освобожден, выехал 
сначала в Москву, затем в Харьков, а оттуда — в Париж.
В ноябре 1918 года адмирал Колчак предложил Третьякову занять пост министра 
торговли и промышленности во Временном сибирском правительстве, и он немедленно 
выехал в Омск. Одновременно являлся заместителем председателя Совета Министров 
этого правительства. Впрочем, на этих должностях он пробыл недолго, всего 
десять месяцев, и после поражения Колчака вернулся во Францию.
В Париже Третьяков стал председателем Русской торговой палаты, заместителем 
председателя созданного в феврале 1920 года более чем 600 российскими 
промышленниками, банкирами и торговцами «Российского торгово-промышленного и 
финансового союза» («Торгпрома») и одним из редакторов журнала 
«Иллюстрированная Россия».
С. Н. Третьяков был связан с целым рядом русских эмигрантских организаций, 
зачастую являлся их представителем для поддержания контактов с французским 
правительством и различными местными учреждениями.
Высокий, статный мужчина, всегда элегантно одетый, знаток нескольких 
европейских языков, обладатель солидного капитала в России, он всегда был 
желанным гостем во всех эмигрантских кругах и находился в близких отношениях с 
руководителем РОВС генералом Кутеповым.
Человек трезвого ума, Третьяков раньше других из своего окружения понял, что в 
России возврата к старому нет. На этой почве он пытался даже в 1926 году 
покончить жизнь самоубийством и был спасен в последний момент близкими. Данный 
факт впоследствии тщательно скрывался от окружения самим Третьяковым и членами 
его семьи.
… По имевшимся у внешней разведки надежным сведениям, «Торгпром», одним из 
руководителей которого являлся Третьяков, в начале 1920-х годов активно помогал 
деньгами «Народному союзу защиты родины и свободы» — военной террористической 
организации, которую возглавлял Борис Савинков. Хотя другими данными 
относительно причастности «Торгпрома» к диверсионной работе разведка не 
располагала, интерес к нему в Центре сохранялся. Там полагали, что «Торгпром» 
перестроил работу и глубоко законспирировал свою борьбу. Перед парижской 
резидентурой была поставлена задача «проникнуть в руководящие круги «Торгпрома»,
 чтобы обеспечить постоянный и эффективный контроль за его возможными 
антисоветскими акциями».
Парижская резидентура приняла решение привлечь Третьякова к сотрудничеству и 
использовать его для разработки «Торгпрома». В Центр были направлены 
соответствующие предложения, в которых, в частности, отмечалось:

«Третьяков — чрезвычайно умный и разносторонне образованный человек, сильно 
связанный своим воспитанием и прошлым с купеческим миром. Он пользуется хорошей 
репутацией в русских торгово-промышленных кругах».

С. Н. Третьяков был привлечен к сотрудничеству с советской внешней разведкой в 
1929 году. Против ожидания резидентуры он легко дал согласие работать на Москву.
 С этого времени в служебной переписке Третьяков стал именоваться оперативным 
псевдонимом «Иванов».
Причины, побудившие «Иванова» пойти на сотрудничество с советской разведкой, 
кроются, скорее всего, в его разочаровании белой эмиграцией, что следует из 
собственноручно подготовленного им в 1929 году обзора, который находится в его 
оперативном деле:

«… После победы большевиков эмиграция разбилась на целый ряд групп и 
группировок: впереди ничего определенного, Советская власть справилась с белым 
движением, Европа в недоумении, началось дробление и деление на секты. В 
сущности, с этого момента эмиграция, по-моему, потеряла всякое значение. Вражда,
 борьба между собой и злословие — вот характеристика этого периода, 
продолжающегося до сих пор. Эмиграция потеряла какое-либо значение в смысле 
борьбы с Советской властью и в смысле влияния на политику иностранных 
государств…


С каждым днем, с каждым месяцем эмиграция теряет свое значение, и сейчас она 
утеряла его окончательно, с ней никто не считается, ее никто не слушает, и те 
истины, которые она ежедневно повторяет в своей прессе, созданной на последние 
трудовые гроши старых беженцев (молодые русские газет не читают), никого не 
волнуют и не убеждают. Эмиграция умирает уже давно, духовно она покойник».

В 1931 году в письме из парижской резидентуры указывалось:


«Иванов» является весьма ценным источником, с большими перспективами на будущее.