Джирквелов, работавший в это время в Управлении КИ по Ближнему и Дальнему 
Востоку, в свой книге «Секретный сотрудник», вышедшей в Лондоне в 1987 г., 
писал:
«Реорганизация привела к большой путанице и неразберихе. Резиденты, 
профессиональные разведчики, шли на самые невероятные уловки, чтобы не 
информировать о своей работе послов, поскольку дипломаты имеют о разведке и ее 
методах лишь приблизительное, дилетантское представление»1.
Таким образом новая разведывательная структура оказалась малоэффективной. П.А.
Судоплатов, занимавший в то время должность начальника диверсионной службы МГБ, 
утверждал, что «при новой системе любые запросы о содействии от высшего 
военного командования или Министерства госбезопасности сначала поступали к 
Сталину, а затем к Молотову как к главе Комитета информации, а это, естественно 
увеличивало поток бюрократических бумаг и неизбежных согласований, затрудняя 
процесс принятия решений»2. Что касается рядовых сотрудников разведки, то об их 
реакции на создание КИ можно судить по воспоминаниям сотрудника ПГУ КГБ В.
Павлова:
«Объединение двух разноплановых служб — политической разведки и разведки 
военной — оказалось нежизненной затеей. Резкое различие в стиле работ двух 
составных частей новой организации быстро привело к тому, что деятельность 
новой разведывательной структуры оказалась малоэффективной. Наши военные 
коллеги долгое время не могли привыкнуть к тому, что возникающие проблемы можно 
с начальством обсуждать, высказывать свои оценки, расходящиеся с точкой зрения 
руководства. У них же все было поставленно на свой лад: начальник дает указание,
 подчиненный выполняет без рассуждений, не говоря уже о возражениях. Так, их 
планы вербовки агента звучали для нашего уха по меньшей мере странно: 
«Приказываю осуществить вербовку «имярек». Далее предписывались сроки, 
назначались исполнители и так далее. А главное — все безапелляционно. В таких 
условиях нашим военным коллегам выполнять свою работу и легче, и труднее. Легче,
 поскольку ответственность за
1 Цит. по: Эндрю К., Гордиевский О. КГБ. История внешнеполитических операций от 
Ленина до Горбачева. М., 1992. С.390.
2 Судплатов П. Разведка и Кремль. М., 1996. С.280.
3
правильность и успех плана-приказа ложилась не только на исполнителя, но и на 
человека, отдавшего приказ; труднее потому, что это как бы исключало для 
оперативного работника возможность психологического маневра. Между тем в 
разведывательной деятельности приходится учитывать многие факторы, которые 
появляются либо постфактум, либо, в лучшем случае, в процессе выполнения 
операции. А это несовместимо с жесткими рамками приказа.
Нам первое время нелегко было контактировать с военными разведчиками: на наши 
соображения они, как правило, отвечали «так точно», если эти соображения 
высказывались от имени начальства, или ожидали от нас беспрекословного принятия 
к исполнению установок, когда те исходили от должностных лиц, стоявших выше в 
табели о рангах.
Но скоро военные убедились в преимуществах нашего стиля, почувствовали свободу 
для проявления собственной инициативы, ощутили и реальную пользу от расширения 
возможностей разведывательного творчества. Когда стало известно о 
расформировании Комитета информации, многие из сотрудников ГРУ сокрушались по 
поводу того, что им придется возвращаться к прежним военным стереотипам, снова 
отвечать «так точно» даже тогда, когда решение, принимаемое начальством, явно 
грешило ошибками. Допускаю, что и у наших военных коллег, в свою очередь, 
возникали критические замечания по поводу того, что у нас, сотрудников внешней 
разведки МГБ, не всегда было все в порядке с исполнительной дисциплиной, 
точностью в реализации планов и решений.
Период существования КИ был отмечен снижением уровня четкости и оперативности в 
решении возникавших проблем внешней разведки. Особенно, если они, эти решения, 
относились к компетенции руководства, которое было далеко от специфики 
разведывательной деятельности и многого просто не могло понять. Молотов, 
Вышинский, Зорин, Малик мало вникали в дела этой важной для государства 
структуры и передоверяли практическое руководство своим заместителям — 
профессионалам разведки, которые, однако, не всегда обладали нужными 
полномочиями.
Поэтому все мы, оперативные работники, были рады возвращению, так сказать, на 
исходные позиции — одни в органы госбезопасности, другие в Генштаб вооруженных 
сил»3.
Разумеется, такое положение дел совершенно не устраивало Генеральный штаб, 
который утверждал, что военной разведке в КИ отведена подчиненная роль. В 
результате к концу 1948 г. министру обороны СССР Н.А.Булганину после 
продолжительных споров с В.Молотовым удалось добиться для военной разведки 
полной самостоятельности. С января 1949 г. все добывающие и аналитические 
подразделения военной разведки вновь были возвращены в Генеральный штаб в 
состав 2-го Главного разведывательного управления, начальником которого 
назначили опытного штабного работника генерала армии М.В.Захарова.
Что касается дальнейшей судьбы КИ, то после того, как военная разведка была 
возвращена в Генеральный штаб, министр МГБ В.Абакумов при поддержке Л.Берии 
начал борьбу с целью вернуть себе контроль за внешней разведкой. Так, в конце 
1948 г. в МГБ было возвращено управление советников в странах народной 
демократии, на следующий год — отделы, работавшие по русской эмиграции и 
советским колониям за рубежом, в 1951 г. — дешифровальное управление. В конце 
концов за КИ остались только аналитические функции, а в 1953 г. он был