Говорят, что надо всегда прислушиваться к колокольному звону - колокол 
может звонить по тебе и навевать мысли о вечном. Или - о чем-то преходящем и 
неопределенном, как туман, который рано или поздно рассеется. 
      Телеграмма московской резидентуры о неудачном выходе Арнольда Бронсона на 
встречу с "Рекрутом", о задержании его милицией по подозрению в ограблении 
девушки и о радиопередатчике, который попал в руки к русским, поразила 
начальника Советского отдела Оперативного Директората, может быть, не меньше, 
чем сообщение о провале "Пилигрима". Возвратившийся из Москвы Питер Николс 
дополнил это печальное известие подробностями о событиях в отделении милиции на 
проспекте Маршала Гречко, о которых доложил подавленный случившимся разведчик 
резидентуры. 
      - Вы совершенно правильно ставите вопрос об Арнольде, - сказал Николсу 
Джеймс Вулрич, - ему нельзя оставаться в Советском Союзе. Независимо от того, 
уцелеет ли "Рекрут" или его ожидает судьба несчастного "Пилигрима". 
      - Да, сэр, я рад, что вы разделяете мое мнение. Мы немедленно направим 
телеграмму Александру Нарбекову, чтобы Арнольд готовился к отъезду. Думаю, надо 
объяснить его отъезд каким-то благовидным предлогом, например, болезнью матери 
или его самого. Знаете, я уверен, что слежки за Арнольдом не было, как не было 
наблюдения за ним все последнее время. Да и "J.I.B." все-таки надежное средство,
 чтобы избавиться от преследователей. Странно, однако, что оказался неудачным 
отвлекающий маневр с поездкой Александра на Кавказ. 
      Последствия этого разговора в Советском отделе Лэнгли уже известны. 
Поспешный отъезд из Москвы Арнольда Бронсона остался малоприметным для 
большинства американцев с улицы Чайковского, но был по достоинству оценен в 
доме № 1/3 на улице Дзержинского. 
      - Совершенно ясно, Питер, - говорил своему заместителю начальник 
Советского отдела несколько дней спустя после возвращения "Роберта Кэмпбелла" в 
Вашингтон, - что нам и Эрику Хонтауэру в его новой должности главного 
контрразведчика ЦРУ потребуется делать серьезный и всесторонний анализ всего, 
что случилось в Москве. Может быть, мы что-то узнаем о "Рекруте". 
      Судьба агента, которого в Лэнгли готовили на роль "крота" в Ясеневе, 
основательно беспокоила Джеймса Вулрича. Вести о "Рекруте" появились в 
Советском отделе Оперативного Директората уже на следующей неделе. На стол 
"Волка" Вулрича легло проявленное в лаборатории Лэнгли и расшифрованное в самом 
отделе письмо от агента ЦРУ:* 
      "Дорогие друзья! Я вынужден просить вас освободить меня от тех 
обязательств, которые я так неосторожно взял на себя после всех ваших заверений 
о безопасности наших встреч. Сегодня я испытал настоящий ужас у места встречи 
"Крем". Я был в двухстах метрах от телефонной будки и увидел страшную сцену, 
когда в милицейскую машину усаживали человека, только что вышедшего из будки. 
Наверное, это был американец или англичанин, потому что он кричал что-то на 
английском языке. Возможно, мне повезло, я задержался минут на 8-10. Я тут же 
повернул назад, там был угол улицы. Я уверен, что вы поймете мое чувство. Я 
больше не могу и не хочу так рисковать. Надеюсь, что вы проявите благородство. 
Прошу вас не посылать мне радиограмм, я не смогу их прочитать, я все материалы 
уничтожил. Пожалуйста, не пытайтесь связаться со мной в Москве. Прощайте. 
      Ваш друг". 
      - Ну вот, Питер, еще одно недостающее звено. Что вы теперь думаете о 
событиях в Москве? - Голос начальника Советского отдела непривычно задрожал. - 
Не знаю, что придется доложить директору и как объяснять все случившееся. 
Честно говоря, я уже не так уверен в непогрешимости проверки разведчиков 
резидентуры. Но несравнимо больше этого я думаю о трагической утечке информации 
отсюда. 
      - Я вас понимаю, сэр. - "Везунчик" не может скрыть от шефа своей 
растерянности. - У победы много живых родителей, а неудача - всегда остается 
сиротой. Мне, наверное, следует, прежде всего винить себя. Особенно сейчас в 
Москве. И в деле "Рекрута", и тогда, в деле "Пилигрима", слишком велика была 
жажда удачи. Может быть, и посчастливилось ее поймать, но удержать - не удалось.
 Не хотелось бы быть охотником, угодившим и капкан. 
      - Ладно, Питер, прекратите казнить себя. Грустно признавать поражения, но 
вы безусловно правы. К победам быстро привыкаешь, они создают эйфорию, и она 
очень вредна, если ею слишком увлекаться. Всегда нужен холодный душ, он 
закаляет. Как бы ни была трудна схватка с сильным противником (а русские очень 
крепкий и сильный противник, необходимо это признавать), как ни сложна 
обстановка для нас в Советском Союзе, - я уверен, что нам удастся разгадать 
загадки, которые задают нам русские. Жаль только, что приходится тратить на это 
драгоценное время и массу нервной энергии. 
      Святая простота 
      "O, Sancta Simplicitas!" - это были последние в его жизни слова. 
Обвиненного в ереси и сожженного на костре чешского богослова-реформатора Яна 
Гуса, успевшего увидеть пожилую женщину, бросавшую в бушующее пламя связку 
сухого хвороста. Поистине - святая простота. 
      Начальник Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ мог не опасаться 
казни на костре. Он не был еретиком-отступником от канонов Центрального 
разведывательного управления. Даже в худшие для Лэнгли времена он оставался 
усердным и решительным солдатом тайной войны, пользовавшимся непререкаемым 
авторитетом у всех руководителей, с которыми служил эти долгие годы. 
Бескомпромиссным борцом с "империей зла". 
      Вулрича не пугало его будущее. Да, ему не хотелось уходить из разведки, 
он может еще поработать, и возраст пока не помеха. Но в конце концов он готов к 
отставке - пенсия у таких, как он, ветеранов Центрального разведывательного