енерал настоял на ужине в Сосновке. И теперь, 
возвращаясь, они обсуждали увиденное накануне. Мария Николаевна почти не 
участвовала в разговоре, задумчиво глядя то на дорогу, то на Неву. Ольга 
Николаевна, напротив, была оживлена и с восторгом отзывалась о работах Бенуа:
 — Он, конечно, романтик и пребывает в оппозиции к современности, от его картин 
веет стариной, а сюжеты для них художник черпает в XVIII и раннем XIX веке. Но 
образы прошлого в картинах Бенуа впечатляют достоверностью, а иногда он 
иллюстрирует и исторические анекдоты. Вы только вспомните картину «Парад при 
Павле I»! Это же чудо что такое! А иллюстрации к «Пиковой даме» и «Медному 
всаднику» А.С. Пушкина?.. Да он же реформирует русскую книжную графику!
 — Ваша девичья восторженность не может не тронуть, милая Ольга Николаевна, но 
мне больше понравились шаржи Дени, — генерал усмехнулся. — Как он изобразил 
Репина, окруженного красками, приготовленными для работы. Сам Шаляпин оценил 
эту работу по достоинству. Вы видели надпись, которую сделал Шаляпин Федор 
Иванов на своей карикатуре?
 — О да. Там было написано что-то вроде: «Браво, браво, милый Дени. Как быстро 
и как ловко это сделано».
 — Верно. Слово в слово. И действительно, невозможно не восхититься так быстро 
схваченными характерными особенностями образа великого певца.
 — Да, но все-таки немного зло. Неужели вас трогает только сатирическое 
портретное искусство?
 — Почему же? Мне безумно нравятся женские портреты. А не правда ли, женщины, 
изображенные на картине Владимира Измаиловича Граве «Силуэт» и «Портрет госпожи 
Смородской», очень напоминают Марию Николаевну? — он внимательно посмотрел на 
сидевшую рядом Машу. — Тот же четкий и ровный профиль, полные губы, даже 
прическа и та похожа.
 Ольга Николаевна на это ничего не ответила, а Мария улыбнулась генералу мягкой 
и очень грустной улыбкой. Ему вдруг стало неловко за столь неуместное сравнение.
 «Откуда такая печаль и такая недетская мудрость в этих девичьих глазах?» — 
подумал генерал.
 Карета мерно постукивала колесами о камни Шлиссельбургского тракта и мягко 
покачивалась на рессорах. Повисла неловкая пауза. Ольга, очень любившая Машу, 
понимала, как ей тяжело после смерти мужа. Чтобы как-то сгладить неловкость, 
она сказала:
 — Генерал, а вы были в Мариинском театре на прощальном бенефисе Вагановой?
 — Да, — задумчиво произнес Чернов, — жаль, что Агриппина Яковлевна уходит со 
сцены. Прекрасная балерина! Я помню, как она блистала в годы своей юности. Но 
возраст, ничего не поделаешь, — заключил он.
 — А помнишь, Маша, как княгиня Евгения Алексеевна Голицына, когда в Смольном 
институте должен был состояться очередной бал, все время напоминала нам, что 
такое танцы?
 Машино лицо осталось серьезным, но глаза заблестели.
 — Танцы — это приятная веселость, когда ее употребляют со скромностью и 
нравственностью, — процитировала она.
 И обе звонко рассмеялись. Но сразу же глаза Марии Николаевны погасли, и она 
опять задумалась, ее мысли витали далеко отсюда. Ей вспомнилось, как однажды 
Петр предложил принять участие в коллективной псовой парфорской охоте в Красном 
Селе.
 Такую охоту устраивала офицерская кавалерийская школа, в которой одно время 
учился муж Марии Николаевны. Он и раньше приглашал ее на охоту, но ее пугали 
звуки выстрелов, а главное, ей было жаль убитых животных. А тут она согласилась.
 Ей вдруг захотелось понять, что же так привлекало Петра в столь кровавой 
забаве.
 — Парфорская охота, — объяснял Петр, — это охота с поволоком. Зверя заманивают 
куском сырого мяса, пропитанного лисьим пометом, или куском приготовленной 
таким же образом губки, взятым в прочную сетку, которую выехавший перед началом 
охоты верховой волочит за собой на длинной веревке по заранее намеченному 
маршруту.
 — Но это же суррогат настоящей охоты! — возмутилась Маша.
 — Да, — согласился Петр, — но у этого вида охоты есть одно преимущество: 
кавалькада охотников не топчет посевы крестьян.
 Утро было морозное. Более пятидесяти мужчин и женщин, все верхом на лошадях, 
собрались на большой поляне за Красным Селом. Маша не заметила, кто дал сигнал 
к началу охоты, но вдруг затрубил рожок, нетерпеливо залаяли собаки, и всадники 
пришпорили лошадей. Маша тоже пришпорила жеребца и посмотрела на мужа: Петр — 
раскрасневшийся, с горящими от волнения глазами — был абсолютно не похож на 
того доброго, домашнего Петю, каким она привыкла его видеть. Но через минуту 
она забыла о муже. Какое-то первобытное, неведомое доселе чувство охватило ее. 
Казалось, что она и конь слились, превратившись в единое существо, несшееся 
навстречу ветру и грядущей опасности. Все закончилось так же внезапно, как и 
началось. Жертву освежевали, и охотники разъехались по домам. Карета генерала 
Чернова проехала мимо Каменноостровского летнего театра, в здании которого 
часто выступал императорский Михайловский театр и давал концерты Императорский 
Великорусский оркестр под руководством основателя В.В. Андреева.
 Въехали в город. Когда проследовали мимо дома князя Юсупова на Мойке, дамы 
попросили остановить карету, чтобы пешком пройти на Невский и зайти в магазин 
товарищества A.M. Остроумова. Фрейлины, любезно поблагодарив генерала Чернова 
за прекрасный вечер в Сосновке и гостеприимство, распрощались. Карета двинулась 
в сторону Невы и растаяла в дымке.


* * *

 Наступил 1917 год — год двух революций: Февральской и Октябрьской, заставивших 
многих аристократов и представителей русской интеллигенции покинуть Россию. 
Финляндский вокзал в Петрограде. Сред