взгляда, ни мысли и никем никогда не читались. В прошлом веке о них сказали бы: 
"груды неразрезанных книг". Поскольку речь опять пошла о книгах, стоит сказать 
несколько слов и о посольской библиотеке. 
 Небольшая, метров двадцать пять, комната. Два стеллажа посередине, полки по 
стенам. Библиотека за время своего существования подвергалась стихийным 
бедствиям, разорениям, варварским налетам, была объектом тихого грабежа и 
благочестивых чисток, но и по оставшемуся можно судить о богатстве того или 
иного ее периода. 
 Лежат стопкой на полу пудовые, изданные в середине прошлого века тома трудов 
Кавказской археологической комиссии. Любили наши предшественники свое дело, 
работали дотошно, не торопясь, со скрупулезной добросовестностью. Огромные, 
покрытые липкой тегеранской пылью фолианты - чудо ручного типографского 
искусства. Долгие годы не касался этих книг читательский взгляд. Может быть, 
потому, что заслоняет их тяжелое кожаное кресло старинного фасона? Кажется, 
именно в этом кресле сидел на Тегеранской конференции Черчилль. 
 Вот скромная полка, где приютились издания XIX века - на русском, французском, 
английском языках. Пожелтели страницы, потерты кожаные переплеты, надорваны 
корешки, но как благородны эти ветераны, как много они могут рассказать о 
Востоке, который настойчиво, осторожно и умно осваивался русским человеком. 
 Начало нашего века. Картон и коленкор сменяют кожу, появляются бумажные 
обложки. История, география, литература, политика Ирана, русско-иранские 
отношения - толково, заинтересованно и живо писали. Судя по пометкам в книгах, 
так же и читали наши предшественники. 
 Послереволюционный период до пятидесятых годов представлен увлекательной 
литературой на английском, французском и персидском языках. Это было время 
бурных событий на Ближнем Востоке, в Индии, и советские дипломаты внимательно 
за ними следили. Книг на русском мало, на сохранившихся стоят штампики - 
"Проверено. 1938 г.", "Проверено. 1939 г.". Книги, в которых упоминались 
востоковедами "не те" имена, шли в огонь. Безжалостно выдирались предисловия и 
послесловия, где фигурировали фамилии "врагов народа", уничтожались журналы, в 
которых помещались их статьи. Немногие из книг того периода выжили, не самые 
интересные. 
 Новейший период сух, скучен и по большей части бесполезен. Брошюрки, будто 
писанные одним и тем же механическим сочинителем. Мелкие зернышки фактов, 
завернутые в клубки словесной ваты. Последний раз касалась их рука человеческая 
для того, чтобы определить на полку до поры, пока новая "злободневная" 
литература не потребует себе места. Тогда придет в библиотеку вечно занятый 
завхоз и скажет, что списать и уничтожить, а что пускай полежит до следующего 
раза. 
 У многих дипломатов, по моим наблюдениям, нет интереса к стране, в которой они 
живут и работают. Они занимаются проблемами сегодняшнего дня, редко 
удосуживаются заглядывать в прошлое. Вот почему библиотека напоминает мне 
пришедшее в разорение кладбище. Хочется сказать: "Аминь". 
 ...Вернемся же в Зарганде, к старинному, дряхлеющему зданию с лепными 
карнизами, колоннами, сводчатыми окнами и заваленной макулатурой, ломаными 
стульями и шкафами залой. Придет очередной посол и пустит его на слом, а на 
этом месте, возможно, построит для себя современную виллу. 
 Мне напоминало это здание о прошлом, когда русские в Иране были не 
сомнительными и нежелательными иностранцами, а уважаемыми почтенными партнерами 
и даже (признаем, положив руку на сердце) почти хозяевами. В 1909 году иранский 
шах Мохаммед Шах полтора месяца укрывался здесь, в Зарганде, под крылом 
императорской российской миссии от своих взбунтовавшихся подданных, а вместе с 
ним пряталось и пятьсот человек шахской свиты. И ни один самый дерзкий 
бунтовщик не осмелился проникнуть за невысокую ограду российской миссии. Было 
все это, быльем поросло, никогда не возвратится, и жалеть о прошлом незачем. Мы 
не те, и Иран не тот, но история продолжается, и давно забытые события 
продолжают неприметно для нас влиять на сегодняшний и завтрашний дни. 
 ...Журчат в парке быстрые арыки с холодной горной водой, как корабельная мачта,
 скрипит на ветру огромная чинара, непроглядная ночная темь, и кажется, что 
вот-вот брякнет вдали у ворот прикладом о камень часовой из казачьей его 
величества Шаха бригады. 
 В сотне шагов от центрального здания стоит небольшой одноэтажный домик с 
верандой, густо заросшей диким виноградом. У дома - маленький бассейн с 
фонтанчиком, лужайка, окаймленная вечнозеленым кустарником. Внутри сумрачно, 
полутораметровые стены из необожженного кирпича надежно хранят прохладу даже в 
невыносимую августовскую жару. Высоченные потолки и тишина, какой больше нет в 
Тегеране. Гостям, бывавшим в этом доме, невольно хотелось разговаривать 
негромко, слушать простую музыку, не спеша перелистывать пожелтевшие страницы 
забытых книг. Как хочется пожить здесь подольше... Однако жить в Зарганде, 
дышать свежим воздухом предгорья, любоваться резными листочками чинар не 
позволили обстоятельства, обстановка постоянной тревоги, беспокойства, ожидания 
беды. Беды приходили, и, чтобы справляться с ними, нужно было находиться за 
рабочим столом, в кабинете на четвертом этаже посольства. Зарганде оставалось 
для будущего, которое для меня не наступило. Так и не довелось провести там 
даже трех дней подряд. 
 Сегодня Ноуруз - иранский Новый год. Март. На несколько дней вся деятельность 
в Иране замирает. Иранцы проводят это время в кругу семьи, с близкими знакомыми.
 Не выходят газеты, закрыты учреждения, редкая лавка торгует. Раннее прохладное 
утро. Мы едем в Зарганде. Заезжаем на овощной базар. Он почти пуст - торговцы 
отдыхают. Улицы Тегерана просторны и спокойны, машин мало.