всегда являлись очень серьезной проблемой. Немцы очень часто использовали для 
передачи информации наземные линии, и далеко не вся связь шла по радио. Даже в 
тех случаях, когда использовалось радио, расстояние и иные факторы частенько 
влияли на качество приема в Великобритании. Сообщения с перевранным текстом и 
пропущенными словами требовали очень много времени на обработку. Трудности 
усугублялись необходимостью расшифровки кода. Проблем не возникало, если 
радиограмма исходила из авиационных частей Германии. Но код сухопутных армий 
русского фронта удавалось расшифровать лишь временами в июне – сентябре 1941 
года, достаточно регулярно в октябре – декабре и постоянно в течение всего 1942 
года(45). Кроме того, расшифровка перехватов с Восточного фронта не 
рассматривалась в качестве первостепенной задачи; английские службы, 
естественно, в первую очередь работали с материалами, имевшими оперативное 
значение для Уайтхолла и английского командования. Поэтому перехваты, 
полученные с русского фронта, в лучшем случае могли послужить лишь для общей 
ориентации о масштабе, целях и результатах немецкого наступления, да и то с 
задержкой на два-три, а то и более дня. Если поверить сторонникам этой версии, 
то получается следующая картина. Устаревшая как минимум на два дня информация 
поступала из Блетчли-парка в Лондон, а Дэнси переправлял ее в Швейцарию. 
Седлачек, находившийся постоянно в Люцерне, передавал материалы Ресслеру в 
Женеву, который в свою очередь оценивал их и передавал Радо. Радо редактировал 
информацию, и она поступала в руки Фута уже в Лозанне, который, по завершении 
кодирования, радировал в Москву.
 Все эксперты едины в том, что ценность информации Люци состояла в ее 
оперативности и конкретности: «Он передавал Сталину все детали приказов Гитлера 
своим генералам  немедленно после того, как эти приказы отдавались», «планы и 
приказы немецкого верховного командования, вплоть до уровня бригады,  ежедневно 
передавались в Москву». Или еще: «Ценность информации существенно возрастала в 
результате скорости ее поступления к нам… В большинстве случаев мы получали ее  
в течение 24 часов после того, как она становилась известна в Берлине»(46) 
(выделено Ф. Н. –  Ред.). Ясно, что «Ультра» не могла быть источником 
информации для Люци. Ф. X. Хинсли, официальный историк британской разведки, 
говоря о ее роли во второй мировой войне, соглашается с этим выводом. Он пишет: 
«Получившее широкое распространение мнение о том, что британские власти 
использовали группу Люци… для передачи информации в Москву, не соответствует 
истине»(47).
 Так кто же был источником информации для Люци? Возможны два варианта. Один из 
них – секретная служба Швейцарии. Она позволяла шпионам всех враждующих сторон 
в течение всей войны орудовать на территории страны при условии, что они платят 
налог, передавая хозяевам копии самых интересных материалов, которые им удалось 
получить. Преследуя свои цели, швейцарцы иногда знакомили ту или иную сторону с 
добытой ими таким способом информацией. Но более вероятно, что ответ самого 
Седлачека – «офицеры в немецком верховном командовании» – соответствует истине. 
Седлачек был чехом, а у чехов разведывательная работа была налажена лучше, чем 
у всех остальных правительств в изгнании. Он уже давно установил контакты с 
представителями германского верховного командования, чехами по национальности. 
Кроме того, часть из них могла симпатизировать коммунистам. Седлачек умер в 
Лондоне в 1967 году, так и не назвав никаких имен, что, в свою очередь, 
породило еще один шпионский миф.
 Агент КГБ Рут Кучински, оказавшаяся весьма полезной при вербовке Фута в группу 
Люци, покинула Швейцарию в 1940 году. Она создала собственную группу с базой в 
Оксфорде. На Кучински, немку по национальности, обратил внимание в 1930 году 
Зорге. В то время она жила вместе со своим мужем-архитектором в Шанхае. Зорге 
организовал ее поездку в Москву для учебы. После завершения подготовки она 
вернулась в Китай уже для работы на КГБ. Несколько позже Рут была переведена в 
Польшу. Однако главной задачей Москвы была засылка Кучински в Англию. После 
окончания гражданской войны в Испании она была направлена в Швейцарию с целью 
завербовать англичанина, участника войны, и выйти за него замуж. Рут преуспела 
в этом и 18 декабря 1940 года благополучно отбыла в Лондон вместе с мужем, 
молодым английским коммунистом Леоном Брюером, и двумя детьми от предыдущего 
брака.
 Через восемнадцать месяцев КГБ вошел с ней в контакт. Она вспоминала это 
событие так: «Сергей (ее связной) сказал, что, хотя Великобритания ведет войну 
с нацизмом, влиятельные реакционные круги непрерывно пытаются достигнуть 
взаимопонимания с Гитлером и двинуться против Советов. Москва нуждалась в 
информации. Какие полезные контакты я смогу установить? Военные? Политические? 
Я должна создать собственную информационную сеть». Это оказалось делом на 
удивление легким. Ее отец Рене, один из ведущих берлинских экономистов, бежал в 
1935 году со всей семьей в Англию. Он подружился с множеством лейбористских 
политиков и экономистов левой ориентации. (Эрнст Бевин, в то время министр 
труда, лично вмешался, чтобы воспрепятствовать интернированию сына Рене Юргена, 
тоже экономиста, в июне 1940 года.)
 Рут вначале поговорила с отцом, а затем и с братом. Оба согласились помочь. 
Остальные члены ее группы принадлежали к самым различным слоям общества. Юрген 
познакомил ее с Гансом Хале, лондонским корреспондентом журналов «Таймс» и 
«Форчун». При помощи своей подруги, оксфордской домашней хозяйки, она вышла на 
«Джеймса» – офицера технической секции Королевских ВВС. «Тома» – слесаря 
автомобильного завода – Рут отыскала самостоятельно и подготовила как запасного 
радиста. Ее муж Брюер был специалистом по десантным судам-амфибиям. Материал, 
который собирала группа Кучински, делился на две части – техническую и 
политическую информацию. Первая поступала от «Джеймса», который передавал Рут