а над ней алфавитную таблицу с лампочкой под каждой буквой. Когда оператор 
нажимал на клавишу, он таким образом вызывал серию электрических импульсов, 
которые зажигали одну из лампочек. Но высвечивалась не всегда одна и та же 
буква. Например, когда оператор нажимал на клавишу «р», то в первый раз 
зажигалась буква «к», но если он нажимал на «р» еще раз, уже высвечивалась 
буква «о». Так машина преобразовывала предложение в набор букв, на первый 
взгляд не имеющий никакой логики. При получении подобного послания оператору 
для расшифровки требовалось лишь настроить машину в режиме таких же 
электрических импульсов, как и машина отправителя, и отстучать полученный текст.
 Тогда машина переключалась на обратный режим, и высвечивались уже буквы 
оригинального текста. Для того чтобы перехватить такую передачу, необходимы 
были две вещи: во-первых, сама машина «Энигма», а во-вторых, нужно было точно 
знать импульсную настройку аппаратов отправителя и получателя. «Энигма» была 
запатентована и выпущена, но особым спросом она не пользовалась. Тем не менее в 
1926 году ее взял на вооружение немецкий флот, а в 1928 году – армия. Польской 
разведке удалось вклиниться в немецкую систему связи через «Энигму» лишь где-то 
к 1932 году, купив в свободной продаже аппарат и раздобыв документацию, которая 
позволяла узнать, как немцы его адаптировали к своим потребностям. Но к 1939 
году, перед самой войной, немцы внесли в аппарат ряд сложных технических 
усовершенствований. Поляки передали по одному аппарату «Энигма» французам и 
англичанам вместе со всеми имевшимися у них на тот момент сведениями. Стюарт 
Мензис лично получил предназначенный англичанам экземпляр и передал его 
коммандеру Элистеру Деннистону, главе ГШКШ в Блетчли-парке.
 Блетчли-парк, средних размеров дом, расположенный на обширной территории в 
пятидесяти милях от Лондона, был куплен СИС на случай эвакуации из столицы. 
Теперь он стал резиденцией ГШКШ. насчитывающей в своем составе 10 тыс. человек, 
и основным источником «Ультра» – название, которое получили материалы, 
расшифрованные при помощи аппаратов «Энигма». Говоря вкратце, процесс был 
следующим. Радисты прослушивали те волны, на которых, как уже было известно, 
работали различные немецкие службы, и записывали все, что им удавалось услышать.
 Затем этот сырой материал передавался в Блетчли-парк, где криптоаналитики 
прилагали максимум усилий для их расшифровки. Потом вступали в игру офицеры 
разведки, которые пытались каким-то образом интерпретировать сообщения, чтобы 
затем передать полученный материал со своими комментариями тем «потребителям», 
кто был более всего заинтересован в конечной продукции.
 В Блетчли-парке работал по преимуществу молодой народ, люди в возрасте от 25 
до 30 лет, имевшие примерно одинаковую подготовку, то есть получившие хорошее 
образование выходцы из средних слоев общества. Как было однажды кем-то сказано: 
«Это место кишмя кишело талантами». У этих людей были одинаковые взгляды на 
жизнь, на работу, дисциплину и одна и та же шкала ценностей, что, по словам 
Питера Калвокоресси, который являлся одним из них, «в какой-то мере объясняет 
тот невероятный факт, что секрет «Ультра» тщательно хранился не только в 
течение всей войны, но и на протяжении тридцати лет после ее окончания – 
феномен, не имеющий аналогов в истории»(4).
 Было бы полной бессмыслицей расшифровать немецкие коды, а затем позволить 
информации об этом просочиться наружу. В этой связи были предприняты двойные 
меры безопасности: работы в Блетчли-парке были полностью засекречены, а также 
старательно делался вид, что материалы «Ультра» добываются из какого-то другого 
источника. Все новые сотрудники Блетчли получали предупреждение, что обратного 
хода нет (по принципу: «всех впускать – никого не выпускать»), и, таким образом,
 устранялся риск того, что бывший сотрудник может попасть в лапы противника или 
же его вынудят или соблазнят выдать секрет ГШКШ. Материалы «Ультра» поступали 
только к четырем клиентам: руководителю СИС, начальнику военно-морской разведки,
 начальнику разведки сухопутных войск и заместителю начальника разведки 
Королевского воздушного флота. Никаких сведений «Ультра» не поступало ниже 
уровня командования армией, а нижние эшелоны получали эту информацию в виде 
оперативного приказа – предосторожность, имевшая, как мы увидим позже, 
катастрофические последствия. По материалам «Ультра», содержавшим сведения о 
передвижении танковых колонн или кораблей в море, нельзя было немедленно вести 
военные действия, ведь существовала вероятность того, что немцы, что-то 
заподозрив, вздумают проверить надежность своих кодов и, таким образом, 
догадаются о тайне Блетчли-парка. Поэтому вместо немедленных действий 
приходилось сначала проводить разведку с воздуха, причем в такой открытой форме,
 что немцы при всем желании не могли бы ее не заметить, и только после того 
наносить бомбовый удар по танкам и кораблям(5).
 Американцы, стремясь как можно лучше использовать информацию, полученную из 
перехваченных и расшифрованных радиограмм японцев (то, что они называли 
материалами «Мэджик»), столкнулись с такой же проблемой. Расшифровка японского 
«ро»-кода [25] позволила американской военно-морской разведке захватить 
врасплох японский флот у атолла Мидуэй в июне 1942 года. Но вначале американцам 
пришлось тщательно взвесить все «за» и «против», то есть подумать, стоит ли 
рискнуть использовать материалы радиоперехвата и, таким образом, поставить под 
угрозу раскрытия операцию по дешифровке, но при этом получить возможность 
нанести сокрушительное поражение японскому флоту в переломный момент войны. Они 
предпочли рискнуть и, таким образом, повернули ход войны на Тихоокеанском 
театре военных действий в пользу союзников.
 Однако после поражения при Мидуэе японцы что-то заподозрили. На следующий год 
адмирал Ямамото Исороку, главнокомандующий Соединенным флотом, нанес визит на 
базы. График его движения был передан кодом по радио местным командирам. Когда 
командующий японской 11-й воздушной флотилией узнал об этом, он заявил своим