дгаде и 
смотрели, стараясь соблюдать пристойный вид, чтобы гдето не к месту не 
захихикать на русский манер, держать рот закрытым, а глаза — прищуренными. 
Скажу честно, это  какоето время щекотало нервы, но быстро надоедало. Во 
всяком случае, большинство, насытив любопытство, тут же теряло всякий интерес и 
относилось к ней без всякого ажиотажа.
      Впрочем, мне известно одно исключение: мой бывший коллега Олег Антонович 
Гордиевский не утратил интереса к этой области «массовой культуры» к концу 
первой, да и, как мне рассказывали, второй командировки в Данию. Мне кажется, 
что интерес этот был вряд ли здоровый: в одном и том же нормальном человеке не 
могут ужиться влечение к грубому с определенной деликатностью, 
интеллигентностью и достаточно высоким культурнообразовательным уровнем. 
Думается, в психике этого человека есть какойто изъян, червоточина, возможно 
послужившая причиной того поступка, который он потом совершил.
      Когда я в начале 1970 года прибыл в страну, в порнографии наметился 
упадок, население несколько приустало от картинок с женскими и мужскими 
половыми органами, у Дании появились конкуренты, и тогда авангардистская 
молодежь нашла новую забаву — наркотики. И опять к дискуссии подключились 
политики, считая более полезным для общества легализовать потребление марихуаны,
 чем держать ее под запретом30. Почти все наши контакты, особенно среди 
радикальной молодежи, приходили на встречи под «парами».
      Дело до легализации наркотиков, как в Голландии, однако, не дошло, но и 
борьбы с ними практически никакой не велось. На глазах у всей общественности, 
полиции и правительства в центре Копенгагена возникла «республика Христиания». 
Когда датские военные, за ненадобностью освободили использовавшуюся в качестве 
складских и казарменных помещений старую крепостьфорт Христианию, ее тут же 
быстренько заняли хиппи, наркоманы, деклассированные элементы, любители острых 
ощущений, профессиональные кабинетные революционеры и представители многих 
других сексуальных и политических меньшинств. Они установили строгий пропускной 
режим на территорию форта (строже, чем он был у военных), создали свое 
правительство и ввели там новые «революционные» порядки. Никому из посторонних, 
даже близким и родителям сбежавших детей, не разрешалось пересекать границу 
вновь созданного минигосударства, зато туда хлынули любители легкой жизни. В 
«республике» появились свои магазины, клубы, кинотеатры, кафе и рестораны, где 
повсеместно распространялись наркотики и спиртное. Налоговое законодательство в 
Христиании не действовало, и это больше всего взбесило власти. Они отключали 
подачу в «хипповую республику» — то попеременно, то комплексно — света, воды и 
газа, резали телефонные кабели, но «христиане» не сдавались, и «республика» 
продолжала жить.
      Как всегда, общество раскололось на противников и сторонников «республики 
Христиания». Одни говорили, что это гнездо разврата нужно взять штурмом, а ее 
обитателей разогнать по тюрьмам; другие утверждали, что «так для общества 
лучше» — ведь вся преступность укрылась за стенами форта; третьи видели в 
Христиании ростки нового и прогрессивного; четвертые зарабатывали на этом 
деньги, потому что о «республике» внутри монархии узнали за границей, и в 
стране резко прибавилось количество иностранных туристов.
      Из сотрудников посольства на территорию «республики Христиания» удалось 
проникнуть лишь третьему секретарю Вячеславу Белову. Он с гордостью рассказывал 
о своих приключениях среди наркоманов и алкоголиков, а мы все страшно ему 
завидовали.
      — Торговля гашишем идет вовсю прямо на улицах. Дети, грязные, оборванные, 
забытые и заброшенные своими родителями, бродят неприкаянными стайками в 
надежде чегонибудь раздобыть себе на пропитание. — Белов рассказывал в таком 
восторженном тоне, словно повидал одно из чудес света. — Ну прямо беспризорщина,
 как у нас в Гражданскую войну.
      — А как тебе удалось туда пройти? Ведь хиппи никого к себе не пускают? — 
удивлялись мы.
      — А очень просто. Среди граждан Христиании оказался мой старый контакт из 
организации троцкистов. Он узнал меня и поручился, что ничего плохого и 
вредного для республики я не совершу.
      Христиания просуществовала несколько лет. Она зачахла на корню и 
прекратила свое существование только тогда, когда у ее создателей иссяк 
бунтарский дух и лопнули по швам короткие штанишки. Переболев «детской болезнью 
авангардизма», они в большинстве своем превратились в исправных 
налогоплательщиков и уважаемых бюргеров. Дети же «республиканцев» не 
последовали примеру своих родителей — «цветы жизни» редко порождают себе 
подобных.
      Внутреннее положение Дании нынче чревато. 
      Политическая жизнь Дании весьма насыщенна и разнообразна. Пожалуй, 
пристрастие к политике можно назвать отличительной чертой датчан. Страной долго 
правили социалдемократы, и они много сделали для того, чтобы создать для 
населения шикарные социальные условия. Каждому датчанину гарантирована 
адекватная и достойная оплата за труд, и это — главное. Если ты не способен 
трудиться, общество опять же позаботится о тебе. Слабые — инвалиды, дети, 
старики — всегда в центре внимания социальной политики правительства.
      Я был поражен наличием в стране большого числа инвалидов. Только потом до 
меня дошло, что число инвалидов в Дании не больше, а меньше, чем у нас. Просто 
датские инвалиды, благодаря великолепным коляскам и приспособлениям в городском 
транспорте, а также солидному пособию, живут нормальной жизнью, как обычные 
граждане, в то время как наших инвалидов мы на улицах не видим, потому что они, 
бедные, прикованы — хорошо, если только к своей квартире — а если к постели? 
Наверное, не ошибусь, если скажу, что датчане были первыми в мире, кто придумал 
спортивные соревнования для инвалидов.
      К 70м годам влияние социалдемократов, достигших пика своей популярности 
при Отто Енсе Краге, стало падать. При Анкере Ергенсе, мален