наборщика…»

 Осуществить это мероприятие не удалось, так как все статьи тщательно 
корректировала сотрудница журнала Л. Эстрин (в переписке резидентуры с Центром 
проходит как «Соседка»).
 Сын Троцкого, Лев Седов, понимал, что он должен находиться под наблюдением 
советских спецслужб и в его окружении есть «чужой». Но кто он? Загадка эта 
мучила Льва, но ответа он не находил. Однажды Зборовский пригласил его к себе 
на обед по случаю рождения сына. Седов (в переписке «Сынок») крепко выпил и 
сильно расчувствовался.
 Парижский резидент сообщал в Москву: «…Он извинялся перед „Маком“ и почти со 
слезами просил у него прощения за то, что в начале их знакомства подозревал его 
в том, что он агент ГПУ… Под конец своих „откровений“ „Сынок“ говорил, что 
борьба оппозиции еще с самого начала в Союзе была безнадежна, и что в успех ее 
никто не верил, что он еще в 1927 году потерял всякую веру в революцию и теперь 
ни во что не верит вообще, что он пессимист. Работа и борьба, которые ведутся 
теперь, являются простым продолжением прошлого. В жизни для него важнее женщины 
и вино…»
 Это сообщение подтверждается письмами Седова к родителям, в которых он не 
скрывал своего пессимизма. Он составил завещание, предчувствуя близкую смерть. 
8 февраля 1938 года у Льва Седова случился острый приступ аппендицита. Больному 
сделали удачную операцию в клинике русских эмигрантов. Дело шло на поправку. Но 
через четыре дня наступило резкое ухудшение, и он скончался в возрасте 32 лет.
 Для родителей потеря старшего сына, последнего из оставшихся в живых четырех 
детей, была страшной трагедией. Троцкий, подозревая, что смерть Седова — это 
дело рук НКВД, потребовал срочное и тщательное расследование. Однако никаких 
признаков умышленного отравления обнаружено не было В архивах НКВД никаких 
следов этого дела не сохранилось. Советская разведка никогда не признавалась в 
убийстве Седова, и, по моему мнению, ей тут можно верить. Во-первых, признавая 
убийство Коновальца, Бандеры, Рейсса, похищение и убийство Кутепова и Миллера, 
да и самого Троцкого, какой смысл было отпираться в убийстве Льва Седова? 
Во-вторых, без санкции Центра парижский резидент не мог, конечно, принять 
решение об убийстве Седова. В-третьих, за четыре дня было просто невозможно 
успеть сообщить о болезни Седова в Москву, получить санкцию самого Сталина (без 
него такой вопрос не решался), подготовить и доставить в Париж нужный яд, 
завербовать агента из числа персонала клиники, создать условия для того, чтобы 
он подсыпал яд и т.д. Даже если агент там был, то скорее всего для «освещения 
эмиграции», а не для убийств. А ведь не каждый решится на такое «мокрое» дело. 
И за 65 лет никто не проболтался, не найдено ни одного документа о причастности 
советских спецслужб. В-четвертых, в архиве советской разведки хранится письмо 
Зборовского, написанное спустя несколько дней после смерти Седова, когда слухи 
об его убийстве по заданию НКВД стали распространяться сторонниками Троцкого. 
Зборовский предлагает Центру потребовать аутопсию (эксгумацию), добавив при 
этом, что пока не подтвердится отсутствие доказательств преступления, 
«помощники Седова будут находиться в паническом страхе». Самого Зборовского 
тоже заподозрили в участии в убийстве, обвиняя его в том, что он принес Седову 
отравленный апельсин. Если бы он действительно отравил сына Троцкого, то вряд 
ли осмелился бы предложить эксгумацию, Он был уверен, что никакого яда не будет 
обнаружено, так как его там не было. Наконец, в-пятых, и это самое главное: 
советская разведка никоим образом не была заинтересована в смерти Льва Седова. 
Имея под боком такого агента, как Марк Зборовский, которому он полностью 
доверял, Седов стал ее невольным информатором о делах и планах Льва Троцкого. А 
со смертью Седова из цепи: Троцкий — Седов — Зборовский — резидентура — Центр — 
Сталин выпадало очень важное звено. Так что о здоровье Седова должны были, 
скорее, заботиться, а не убивать его.
 После кончины Седова на заседании Политбюро французских троцкистов Зборовскому,
 впредь до особого распоряжения Троцкого, было предложено взять на себя всю 
работу русской группы. Но «Соседка» заявила, что считает себя равноценным 
преемником «Сынка». Резидентура дала Зборовскому задание: «Соседку» не отшивать,
 а выкачивать из нее все, что она знает».
 В мае 1938 года «Бюллетень оппозиции» выступил с предупреждением о том, что 
редакции известны планы НКВД в отношении Троцкого. В статье говорилось: «Пока 
жив Л.Д. Троцкий, роль Сталина как истребителя старой гвардии большевиков не 
выполнена. Недостаточно приговорить тов. Троцкого вместе с Зиновьевым, 
Каменевым, Бухариным и другими жертвами террора к смерти. Нужно приговор 
привести в исполнение».
 Основанием для такого заключения явилось письмо, полученное Троцким, где со 
знанием дела говорилось о намерении НКВД. Автором письма был бывший резидент 
НКВД в республиканской Испании Александр Орлов (Фельдбин), ставший 
невозвращенцем. Но подписано оно неким Штейном, якобы родственником беглеца в 
Японию, Люшкова, бывшего начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю. 
Штейн предупреждал об опасности, исходившей от окружения покойного Льва Седова, 
и в первую очередь, от человека, которого зовут «Марк». Автор письма советовал 
не доверять никому, кто явится к Троцкому с рекомендацией от «Марка».
 Единственным «Марком» в окружении Седова был Марк Зборовский, которому и Лев 
Седов, и Лев Троцкий полностью доверяли. Поэтому Троцкий посчитал письмо 
провокацией НКВД, направленной на внесение разлада в семью троцкистов. Доверия 
к Марку Зборовскому оно не поколебало.
 В Центре было известно о том, что Троцкий знал о готовящейся против него акции.
 Часть архива Международного секретариата троцкистов в Париже удалось похитить