и Богданову».
 Незадолго до экспроприации на Эриванской площади Камо под видом офицера 
съездил в Финляндию, был у Ленина и с оружием и взрывчатыми веществами вернулся 
в Тифлис. Бомбы были получены из лаборатории Красина.
 После событий 12 июня 1907 года Камо оказался в Берлине, где его арестовали по 
доносу провокатора Житомирского, проникшего в заграничную организацию 
большевиков. У него были изъяты револьверы и динамит. В немецкой тюрьме Камо 
просидел около полутора лет, симулируя помешательство. При этом он проявил 
высочайшее мастерство и необыкновенное самообладание. В старых учебниках 
судебной психиатрии приводился пример того, как во время пыток (ему загоняли 
иголки под ногти) у него не только не дрогнул ни один мускул на лице, но и не 
изменилась величина зрачков. Как неизлечимо больной он был выдан России. В 
Метехском замке, в Тифлисе, на высоком берегу Куры, он просидел еще полтора 
года, подвергаясь пыткам, затем его перевели в психиатрическую больницу, откуда 
он бежал. По другой, довольно распространенной версии, он совершил небывалый 
прыжок из окна своей тюремной камеры в Куру и тем спасся. В Грузии он был 
легендарной личностью. Одно время я жил в Тбилиси на улице, носившей его имя.
 После бегства из Тифлисской тюрьмы Камо уехал в Париж, где по поручению Ленина 
наладил транспортировку в Россию партийной литературы. В 1912 году он вернулся 
в Россию, был снова арестован и приговорен к смертной казни, замененной по 
амнистии 1913 года двадцатью годами каторги. В марте 1917 года был освобожден 
революцией.
 Летом 1919 года Ленин поручил Камо организовать партизанский отряд для 
действий в тылу врага. В письме в Реввоенсовет и РВС республики он отмечал, что 
знает Камо «…как человека совершенно исключительной преданности, отваги и 
энергии». Партизанский отряд во главе с Камо в 1919 году действовал под Курском 
и Орлом, а потом в тылу войск Деникина. Через Астрахань на рыбацкой лодке Камо 
доставил в Баку оружие для подпольщиков, а в апреле 1920 года участвовал в 
подготовке вооруженного восстания в Баку. После победы революции Камо учился в 
Военной академии в Москве, работал в системе Внешторга, а с начала 1922 года, 
видимо как специалист по решению денежных проблем — в Наркомфине Грузии. В 1922 
году он погиб, когда велосипед, на котором он ехал с крутого спуска, столкнулся 
с автомобилем.
 Коба был не только товарищем Камо, но и его соратником по подготовке актов 
экспроприации. Ясно, что это требовало проведения хорошо продуманных 
разведывательных мероприятий. Без своих людей в среде банковских чиновников, 
инкассаторов, работников охраны здесь не обойтись. Именно этой работой и 
занимался Коба, обеспечивая их удачное осуществление, не участвуя 
непосредственно в боевых операциях.
 Сталин никогда не подтверждал, что он участвовал в актах экспроприации, но и 
не отрицал этого.
 Бывший советский дипломат-невозвращенец Беседовский утверждал, что «Сталин 
согласно инструкции Ленина непосредственного участия в экспроприации не 
принимал». Но сам будто бы впоследствии в узком кругу «хвастал, что это именно 
он разработал план действий до мельчайших подробностей и что первую бомбу 
бросил он же с крыши дома князя Сумбатова». Оставим это утверждение на совести 
Беседовского.
 Но вот что сказал Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом в 1931 
году. Тот, в частности, спросил Сталина:
 — В вашей биографии имеются моменты, так сказать, «разбойных» выступлений. 
Интересовались ли вы личностью Степана Разина? Каково ваше отношение к нему, 
как «идейному разбойнику»?
 — Мы, большевики, — ответил Сталин, — всегда интересовались такими 
историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и другие…
 Каков ответ? Вроде бы не отказался, но и не подтвердил. В довершение 
посоветовал Людвигу прочитать брошюрку, где якобы «все сказано». Конечно, в 
этой брошюрке ничего об экспроприациях сказано не было.
 Еще раньше, 18 марта 1918 года, вождь меньшевиков Мартов писал в своей газете: 
«Что кавказские большевики примазывались к разного рода удалым предприятиям 
экспроприаторского рода, хорошо известно хотя бы тому же г. Сталину, который в 
свое время был исключен из партийной организации за прикосновенность к 
экспроприации».
 Сталин потребовал привлечь Мартова к суду революционного трибунала. Но вот что 
интересно. На суде Сталин заявил: «Никогда в жизни я не судился в партийной 
организации и не исключался, это гнусная клевета!» Однако он ни словом не 
обмолвился об экспроприациях и не опроверг заявления Мартова в этой части.
 Мартов не угомонился и потребовал вызова свидетелей: «Это, во-первых, 
известный грузинской социал-демократический деятель Иосиф Рамишвили, состоявший 
председателем революционного суда, установившего причастность Сталина к 
экспроприации парохода „Николай I“ в Баку, Ной Жордания, большевик Шаумян и 
другие члены Закавказского областного комитета 1907— 1908 гг. Во-вторых, группа 
свидетелей во главе с Гуковским, нынешним комиссаром финансов, под 
председательством которого рассматривалось дело о покушении на убийство 
рабочего Жаринова, изобличавшего перед партийной организацией бакинский Комитет 
и его руководителя Сталина в причастности к экспроприации».
 И опять в своем ответе Сталин ни словом не обмолвился ни об экспроприации 
парохода, ни о покушении на Жаринова, он лишь повторял: «Никогда я не судился; 
если Мартов утверждает это, то | он гнусный клеветник».
 Революционный трибунал не стал рассматривать дело по существу, признав, что 
клевета в печати ему неподсудна, но приговорил Мартова к «общественному