рабочую силу. Этим-то и решило воспользоваться французское движение 
Сопротивления. Его участники, нанявшись на строительные работы, получали 
возможность знакомиться с сооружаемыми объектами немцев. В представлявшейся ими 
информации речь шла, естественно, о сведениях местного характера. О получении 
чрезвычайно важной информации, чему способствовал счастливый случай, – наш 
рассказ. Следует подчеркнуть, что доставить ее затем командованию союзников в 
Англии было делом не только сложным, но и опасным.
 В начале мая на доске объявлений мэрии Кан появилось сообщение, отпечатанное 
черным шрифтом на желтом листе бумаги. Когда оно было вывешено, точно 
неизвестно. Во всяком случае, перед обедом 7 мая, в четверг, Рене Душе, 
подъехавший к мэрии на своем стареньком грузовичке, заметил его и прочитал. В 
нем говорилось, что «организации Тодта требуются маляры для проведения 
небольших ремонтных работ», и предлагалось желающим подработать записаться в 
мэрии. Конечный срок записи завершался в семнадцать часов прошедшего дня.
 Другой на его месте никаких шагов предпринимать не стал бы – ведь опоздал. Но 
Душе, слывший пустомелей, был на самом деле, как говорится, себе на уме. Он 
прекрасно понимал, что в этой организации можно получить сведения, 
представляющие интерес для его товарищей. Ему тут же вспомнились жаркие 
солнечные дни в оккупированной немцами Лотарингии, когда он мальчишкой сидел в 
Нанси на пороге отцовского дома, а здоровенные блондины – немецкие солдаты – 
остановились, чтобы поболтать с ним. Смышленый парнишка немного понимал 
разговорную речь, а постепенно усвоил в определенной степени и чужой язык. Душе 
знал, что организация Тодта занималась строительством «вала», и из разговоров 
немцев между собой можно было бы извлечь много интересного.
 Возможно, у него была и другая причина для действий. Позднее Арсен скажет про 
Душе:
 – Более всего он гордился тем, что мог водить немцев за нос, а те ничего не 
замечали.
 «Попав к немцам, почему бы не подложить им какую-нибудь свинью, о чем затем 
можно рассказывать друзьям за рюмкой кальвадоса – во всяком случае, попытаться 
стоит», – так или примерно так рассудил Душе.
 В мрачном вестибюле мэрии, выложенном метлахской плиткой, он навел необходимые 
справки, в результате чего обратился к некоему Постелю, начальнику отдела по 
гражданским делам. Тот пожевал губами и произнес:
 – Вы пришли поздновато. Заявки следовало представить до исхода вчерашнего дня.
 – Немного подумав, добавил: – Хотя, собственно, это еще ничего не значит. Вы 
можете обратиться туда и непосредственно.
 По рассказам самого Душе, далее произошло следующее.
 Поскольку чиновник не мог ему сказать, к кому конкретно следует обратиться, 
Душе сел в свою автомашину и поехал на авеню де Богатель, свернув влево на 
первом же перекрестке. «Строительное управление» организации Тодта в Кане 
являлось филиалом главного управления этой организации в Сен-Мало и 
располагалось в трех зданиях в центре города. В двух находились различные 
административные отделы, а в третьем – технический отдел, занимавшийся 
изготовлением карт и схем, а также заключением договоров на поставку 
необходимых строительных материалов и осуществление работ. Душе, направлявшийся 
как раз к этому четырехэтажному массивному зданию с окнами, обрамленными 
каменными пилястрами, не знал, что оно было самым важным.
 В пятидесяти метрах от главного входа в здание улица была ограждена забором из 
колючей проволоки. Около него Душе припарковал свою машину и вылез, дружески 
улыбаясь. Из постовой будки, окрашенной черными и белыми полосами, вышел 
часовой и, взяв винтовку на изготовку, крикнул: «Стой!» Душе, продолжая широко 
улыбаться, направился к нему. Часовой, сунув дуло винтовки ему в бок, крикнул 
еще раз: «Стой! Пропуск!»
 Душе объяснил, что он пришел по объявлению устраиваться на работу, но часовой 
не понял его ломаного немецкого языка и дал знак убираться. Заинтересовавшись 
этой сценкой, к ним подошел другой часовой, стоявший у входа, дабы посмотреть, 
что происходит. Чтобы пояснить свое намерение, Душе, как в театре, стал 
изображать движения маляра, воспользовавшись стенкой будки. О том, чем 
обернется его выдумка, он не мог себе и представить. Сначала он получил такую 
оплеуху, что едва устоял на ногах, а затем его пинками сопроводили в комнату 
находившуюся прямо у входа на первом этаже.
 Там на него обрушилась гневная словесная лавина по-немецки, из которой он не 
смог ничего понять, так как говорили очень быстро. Появившийся в комнате 
какой-то начальник – обербауфюрер с моноклем в глазу, довольно сносно 
изъяснявшийся по-французски, – спросил ледяным тоном, понимает ли он, какому 
наказанию его могут подвергнуть за шарж на фюрера 16 . Душе недоуменно 
посмотрел на того, пока, наконец, до него не дошел смысл сказанного. Взяв себя 
в руки, он попытался объяснить, что у него и на уме-то не было никакого 
намерения нанести оскорбление немецкому фюреру и что он – маляр, пришедший сюда,
 чтобы устроиться на работу. Рассмеявшийся немец отослал часовых и вызвал 
офицера, занимавшегося ремонтными работами.
 Тот повел его по неустланной ковром лестнице двумя этажами выше. В мирное 
время это был жилой дом преуспевающего коммерсанта. Появившиеся в нем железные 
шкафы для документов, щелканье каблуками сапог и лающие возгласы «Хайль 
Гитлер!» составляли грубый и гнетущий контраст с изящными фресками и колоннами. 
Господин обербауфюрер объяснил Душе, что речь идет о несложной работе, а именно 
о переклеивании обоев в двух служебных помещениях на втором этаже. Может ли 
Душе представить смету расходов?
 В голове Душе торопливо завертелись шарики. Он соображал, какой примерно счет