каких-то секретов – то ли по работе, то ли по каким-либо причинам, но, когда он 
передает их кому-то другому, тут он преступает закон. Раскрыть злонамеренность 
отнюдь непросто, хотя для этого и имеется много различных специальных приемов и 
методов. В контрразведке, например, довольно часто используется такой трюк, как 
возможность подозреваемому раскрыться самому. И делается это ненавязчиво и 
вроде бы безобидно. В случае, если хитрость удается, через агента стараются 
раскрыть всю цепь, в которой он является небольшим звеном, так как 
контрразведку интересует не столько он, сколько вся агентурная сеть.
 С учетом этих соображений было решено вернуть Филби на престижную работу, взяв 
под постоянный контроль и направив туда, где он мог бы оказаться полезным для 
Советов, скажем, в арабские страны. Там Филби мог использовать престиж своего 
отца, закрепить собственную репутацию эксперта по проблемам Ближнего Востока, 
получив свободу передвижения. В нейтральной атмосфере арабских стран 
контрразведке будет нетрудно выяснить, что же было у него на уме, разоблачить и 
получить доступ к советской агентурной сети в арабском мире.
 Для претворения в жизнь этого плана МИ-5 31 потребовалось время. С момента его 
увольнения со службы и до появления на Востоке прошло более пяти лет. И все же 
нельзя было торопиться, нельзя было вызвать у него подозрения, что им 
манипулируют. Между МИ-5 и МИ-6 даже разгорелся спор, там как прежние 
начальники хотели все-таки присматривать за ним в Англии. К тому же следовало 
все устроить так, чтобы он попал на Ближний Восток частным порядком – через 
какую-нибудь фирму. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он 
почувствовал, что его пытаются использовать как приманку.
 В качестве заключительного аккорда всей этой многоходовой комбинации послужило 
выступление в палате общин тогдашнего министра иностранных дел Гарольда 
Макмиллана 7 ноября 1955 года, послужившее отповедью заявлению полковника 
Маркуса Липтона, о чем мы упоминали выше:
 – Реально не имеется каких-либо доказательств, что Филби несет ответственность 
за предупреждение Берджесса и Маклина. Во время своей работы на государственной 
службе он всегда выполнял свои обязанности умело и с большой ответственностью. 
У меня нет поэтому никаких оснований говорить о том, что мистер Филби совершил 
предательство по отношению к своей стране и что он был так называемым «третьим 
человеком» в этой истории.
 На самом деле Макмиллан прекрасно знал о подозрениях и обвинениях, 
выдвигавшихся против Филби, но выступил по просьбе контрразведки, 
предварительно проконсультировавшись с лидерами оппозиции. Через несколько дней 
полковник Липтон снял свое обвинение в отношении Филби, так что МИ-5 получила 
свободу действий.
 Весной следующего года один из сотрудников министерства иностранных дел по 
указанию МИ-5 объявился у издателя «Обсервер» и попросил его взять Филби на 
работу в качестве корреспондента по Ближнему Востоку. Поскольку подозрение с 
Филби окончательно снято еще не было, издательство могло бы оказать 
патриотическую услугу секретной службе, помогая снять с него обвинения как с 
жертвы маккартизма. И издательство дало свое согласие. Следует сказать, что 
Филби и сам незадолго до этого обращался в «Обсервер» с просьбой принять его на 
работу. Да и назначение его в район, хорошо ему знакомый, выглядело вполне 
обоснованно. В сентябре 1956 года, в самый разгар суэцкого кризиса, Филби 
отправился в Бейрут.
 Вскоре после его прибытия один из английских чиновников сообщил по секрету 
нескольким авторитетным соотечественникам и американцам об имеющемся подозрении 
в отношении связей Филби с коммунистами и попросил их информировать о любых его 
контактах подобного рода. Таким образом Филби с первых же шагов на арабской 
территории оказался под «негласным наблюдением». Одним из следствий этого 
обстоятельства явилось то, что его стали часто приглашать на различные званые 
вечера. Однако ни его поведение, ни специальные проверки ничего не давали.
 Одним из американцев, которые должны были «осуществлять наблюдение» за Филби, 
был корреспондент «Нью-Йорк тайме» Сем Поп Брюер, часто встречавшийся с Кимом в 
1957-1958 годах. В конце концов он, как, впрочем, и другие «наблюдатели», 
пришел к выводу, что тот был абсолютно безобидным человеком. Филби никогда не 
пытался сталкивать лбами англичан с американцами, хотя такие возможности у него 
были. Не проявлял он никакого любопытства ни к чему во время своих посещений 
британского посольства и не бросался на наживку, которую ему хитро подсовывали.
 По прибытии в Бейрут Филби попытался было ограничить употребление спиртного, 
но вскоре возвратился к прежним привычкам и стал вести образ жизни, никак не 
увязывавшийся с деятельностью шпиона.
 – Если он работает на русских, то от него мало толку, – дал свою оценку один 
из западных чиновников.
 – Если он – советский агент, то желательно, чтобы таких было у них побольше, – 
высказался другой после того, как на одном из вечеров Ким, слегка перебрав, 
ущипнул жену французского посла за мягкое место.
 С женщинами Филби в это время почти не встречался. Единственная любовная связь 
у него была с Элеонорой – женой его друга Сема Брюера. Это не был заурядный 
секс, так как она не слыла Афродитой, да и возраст подходил к сорока, как и 
Киму. Эту троицу часто видели в обществе вместе, а Ким в качестве друга 
постоянно наведывался к ним в гости. Как-то весенним утром 1958 года, по 
рассказам общих друзей, они сидели, как обычно, втроем за чашечкой кофе на 
террасе гостиницы «Святого Георга» (Элеонора привычно ссорилась с мужем), как 
вдруг Ким откашлялся и, явно нервничая, произнес:
 – Элеонора, надо с-сказать с-сейчас.
 – Что это вы хотите сказать? – поинтересовался Брюер.