– Не очень положительное, хотя в конце разговора я и поверил его истории. 
Совести у него явно никакой нет, и даже если он не разыгрывал спектакль, его 
ненависть к англичанам не связана с деньгами. Правда, он не выглядит ночным 
проходимцем. Но это все – только предположения.
 – А как, по-вашему, поступили бы англичане, если бы кто-то из наших обратился 
к ним с подобным предложением?
 – Почти уверен, что они его бы приняли. Во время войны вряд ли какая нация 
отказалась бы от такой оказии. В мирное же время надо было бы, наверное, 
поступить по-джентльменски и проинформировать обо всем британского посла. Но в 
военное время…
 Посол взял телеграмму и стал ее внимательно читать. Потом достал авторучку с 
зелеными чернилами – зеленый был его цветом, и никто в посольстве не имел права 
использовать его для заметок или подписи, – и внес несколько небольших правок, 
затем еще раз прочитал и подписал. Лист бумаги превратился в официальный 
документ.
 – Прочтите-ка вслух, – сказал он, протягивая мне телеграмму.
 Привожу ее текст:
 «Имперском министру иностранных дел. Лично. Совершенно секретно.
 Получено предложение сотрудника британского посольства, предположительно 
камердинера посла, о предоставлении нам фотокопий сверхсекретных документов. За 
первую партию 30 октября он запросил 20 тысяч фунтов стерлингов, за каждую 
последующую фотопленку – 15 тысяч. Прошу сообщить, следует ли принять 
предложение. В случае положительного решения требуемую сумму необходимо 
прислать сюда курьером до 30 октября. Предполагаемый камердинер несколько лет 
назад работал у нашего советника посольства. Здесь никому неизвестен.
 Папен».
 Телеграмма была немедленно зашифрована и 27 октября передана по радио в Берлин.
 Через час она лежала уже на столе Риббентропа.
 Ни 27-го, ни 28 октября ничего не произошло, и у меня сложилось впечатление, 
что министр иностранных дел если и ответит на нашу телеграмму, то отрицательно. 
Предложения посла нередко отклонялись только потому, что исходили именно от 
него, а ведь среди них были и такие, которые могли бы оказаться полезными для 
страны. Неприязнь между нынешним министром иностранных дел и канцлером 
догитлеровского периода времени так и не была преодолена. Вследствие этого 
ожидать четкого ответа на срочный запрос не приходилось. Все мы были убеждены, 
что Берлин скажет «нет».
 Вечером 28 октября турки праздновали свой национальный праздник, и вся Анкара 
была ярко освещена.
 29 октября я уже перестал ждать ответа из Берлина. Да и работы было так много, 
что времени об этом думать практически не оставалось. В тот день пришлось 
побывать на многочисленных приемах, да и у Папена был день рождения. Мы 
устроили в связи с этим прием в посольстве и званый ужин. Так что дел хватало.
 А на следующее утро турецкий премьер-министр устроил в своей резиденции прием 
для всего дипломатического корпуса. На него пришли и друзья, и враги. 
Гостеприимный, но тактичный хозяин постарался не допустить между ними никаких 
стычек. И все же произошел неприятный инцидент. Каждое посольство во главе с 
послом (все в парадной форме одежды с орденами и знаками отличия) подходило к 
турецкому премьеру, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Когда мы выходили 
из зала для аудиенций, я едва не столкнулся нос к носу с каким-то дипломатом, 
которого узнал не сразу и который входил туда, когда еще не все немцы вышли. То 
был британский посол.
 Я сразу же сделал шаг в сторону, но вынужден был пройти мимо длинного ряда 
английских дипломатов, которые, как мне показалось, смотрели на меня враждебно. 
Это был последний прием у турецкого премьер-министра, на котором присутствовали 
дипломаты Третьего рейха. В следующем году мы к этому времени были 
интернированы.
 К концу первой половины того же дня на ипподроме был проведен военный парад. 
Ложи дипломатов были полностью заполнены, а враги и друзья также сидели 
отдельно. Лишь немногие нейтралы размещались по своему желанию.
 Быть дипломатом в Турции во время войны было непростым делом. С одной стороны, 
приходилось демонстрировать дипломатический такт и миролюбивую тривиальность, с 
другой – вести себя корректно по отношению к враждебному лагерю. Находясь в. 
стенах своей квартиры, я по-прежнему пил шотландское виски, англичане же и 
другие коллеги-враги находили удовольствие в хорошем немецком пиве. Венгерский 
перец и индийские пряности считались международными. Турки, будучи нейтральными,
 вели торговые отношения, соединяя их с дипломатией, с обеими сторонами.
 Метрах в двух от меня начинался лагерь наших противников. У многих были даже 
симпатичные лица, но лучше было не смотреть туда, так как это только вносило 
душевный разлад. Они были нашими врагами, ну и ладно.
 Возвратившись с парада в посольство, увидел на своем письменном столе записку, 
в которой говорилось, чтобы я немедленно зашел к послу. Когда я доложился, он 
молча протянул мне расшифрованную телеграмму:

 «Послу фон Папену. Лично.
 Совершенно секретно.
 Предложение британского камердинера принять. Спецкурьер прибудет под вечер 30 
октября. Ожидаю немедленного доклада по получении документов.
 Риббентроп».

 В три часа дня 30 октября, минута в минуту, в моем кабинете зазвонил телефон.