которые были загружены до предела человеческих возможностей.
 Мой рассказ о драматической стороне по выброске агентов и грузов на парашютах, 
попадавших прямехонько в наши руки, будет неполным, если не рассказать о 
попытках союзников разобраться в истинном положении дел в Голландии. И таких 
попыток было предостаточно. Следует отметить, что союзники при этом не 
учитывали того важнейшего обстоятельства, что не только каналы радиосвязи, но и 
агенты могли находиться в руках немцев.
 Наиболее отчетливо одна из попыток провести такой контроль была отмечена нами 
в связи с операцией «Парсли» 21 сентября 1942 года. Приземлившийся на парашюте 
агент Джонгели (псевдоним Ари), вне всякого сомнения, как раз и прибыл к нам с 
этим заданием.
 Вскоре после своего ареста он сообщил, что сразу же после прибытия на место 
должен дать следующую радиограмму:
  «Скорый поезд был отправлен вовремя». 
 Это условие поставило сотрудников полиции безопасности, которые его 
допрашивали, в такое положение, выхода из которого они не видели.
 Всю ночь при проведении операции «Парсли» я накопился на месте высадки в 
нескольких километpax восточнее Ассена и возвратился в Гаагу около семи часов 
утра. Не успел я уснуть, как меня разбудил телефонный звонок. Было девять часов 
утра. Звонил сотрудник отдела Шрайэдера, который проводил допрос, и сообщил о 
том, что ему поведал Джонгели. К изложенному он добавил, что такая радиограмма 
должна быть отправлена предположительно в одиннадцать часов.
 Через полчаса я сидел уже напротив агента в Биннехофе. Это был мужчина в 
возрасте около сорока лет с полным, продубленным ветрами лицом, который в 
течение длительного времени был главным радистом голландского адмиралтейства в 
Батавии.
 После непродолжительной беседы с ним я убедился, что за довольно длительный 
период службы в Индонезии он, скорее всего, научился некоторым азиатским 
хитростям. С неестественно неподвижным и не отражавшим никаких эмоций лицом он 
на все мои вопросы повторял: если не передаст в одиннадцать часов обусловленную 
радиограмму, это будет означать, что он попал в руки немцев.
 В конце концов я сделал вид, что он меня убедил, и сказал, опустив голову как 
бы в глубокой задумчивости, что такую радиограмму мы в одиннадцать часов 
обязательно передадим. Когда же, быстро вскинув голову, я взглянул на него, то 
успел заметить в какую-то долю секунды оттенок триумфа в его глазах. Мне сразу 
же все стало ясно: радиограмма будет означать обратное.
 В одиннадцать часов по рации «комитета по приемке» мы передали в Лондон:

 «Сообщаем, что при проведении операции «Парсли» агент Ари приземлился неудачно 
и потерял сознание. Он доставлен в безопасное место. Врач установил у него 
сотрясение мозга. Все остальное в порядке, грузы надежно укрыты».

 Через три дня мы включили в очередную радиограмму слова:

 «Ари вчера пришел на короткое время в сознание. Врач надеется, что он скоро 
поправится…»

 А на следующий день в радиограмме уже говорилось:

 «Ари вчера вечером внезапно скончался, не приходя в сознание. Похороним его, 
как положено, на большом лугу. После окончания войны ему будет установлен 
памятник».

 Случай с агентом Ари я рассказал для того, чтобы показать всю сложность 
проводившейся операции, когда одно лишь неправильное наше сообщение могло бы 
приоткрыть Лондону глаза на происходившее. В подобных случаях нам приходилось 
заявлять, что такие агенты либо «мертвые», либо попали в руки немцев. Даже 
большое число «несчастных случаев» было для нас менее опасным, чем хоть одна 
«хитрая» радиограмма. Вскоре после происшествия с Ари Лондон потребовал, чтобы 
Джамброис прибыл в Лондон для отчета, назначив на время своего отсутствия 
заместителя. Это требование подтвердило сказанное им в свое время – что через 
три месяца он должен будет возвратиться в Лондон.
 Поначалу мы сообщили о невозможности его поездки, объяснив это необходимостью 
его личного присутствия в связи с некоторыми осложнениями, возникшими в ходе 
создания шестнадцати окружных групп. Затем он подыскивал себе подходящего 
заместителя. Мы снова и снова придумывали различные отговорки, в том числе 
связанные с длительностью и опасностью отправки его через Бельгию и Францию в 
Испанию. На том и закончился 1942 год.
 В начале 1943 года требования Лондона – кровь из носу, а извольте прибыть с 
отчетом – стали настойчивее. Вместе с тем Центру вздумалось вызывать и 
представителей других групп. Происходил обмен бесчисленными радиограммами о 
возможности таких поездок. Более того, Лондон стал требовать указать подходящие 
места посадки самолетов и гидросамолетов, чтобы вывозить курьеров и 
представителей групп в дневное и ночное время.
 Мы долго «не могли» найти подходящих безопасных площадок. Те же места, которые 
наконец-то мы указывали, не устраивали господ «на той стороне». А то мы вдруг 
заявляли, что то или иное место стало «ненадежным» по изменившимся 
обстоятельствам, в особенности когда уже подходило условленное время операции 
по вывозу людей.
 Неоднократно мы сообщали имена агентов, якобы отправившихся в Лондон через