выработано множество приемов кражи чужих технологий и секретов.
 Сотрудники отечественной разведки крайне редко, даже уйдя в отставку, 
соглашаются рассказать об особенностях работы в сфере НТР. Исключение составил 
лишь атомный проект, но и его, в первую очередь, «раскручивали» историки и 
журналисты, а реальные участники тех событий были вынуждены опровергать или 
подтверждать отдельные факты.
 А все же, как работал обычный офицер Управления «Т» ПГУ КГБ в 70-е годы за 
рубежом? В качестве типичного примера — фрагменты интервью бывшего сотрудника 
внешней разведки В. В. Галкина:
 «Я работал в научно-технической разведке, и в мои обязанности входило 
выполнение задач по получению информации о разработке новых видов оружия в 
капиталистических странах. В первую очередь это касалось ядерного оружия и 
военно-космических разработок. Под „крышей“ Внешторга работал с 1976 по 1980 г. 
в Бельгии и с 1982 по 1986 г. в Португалии, неоднократно выезжал в 
кратковременные командировки в другие страны.
 Кстати, в период работы Ю. В. Андропова на посту Генерального секретаря ЦК 
КПСС перед нашим подразделением ставились задачи по добыче информации 
хозяйственного значения. К примеру, добывалась информация о технологии выпечки 
хлеба, об изготовлении обуви и т. д. Но основной задачей, как я уже сказал, 
было получение конкретных данных о совершенно новых разработках систем 
вооружения противника.
 —  А каким образом зашифровывался наш агент в странах, входящих в блок НАТО, 
чтобы он не мог быть выявлен? 
 — Оперативный сотрудник, знающий агента, имеет доступ к его делу. Только он 
один знает все установочные данные на этого человека, его связи, вплоть до 
интимных, историю вербовки агента и мотивы сотрудничества с нами.
 Круг лиц, знающих дело агента, расширяется только тогда, когда информация о 
нем передается в центр.
 —  А много ли сотрудников ПГУ знало о существовании такого важного агента, как 
Джон Блейк, полковника, работавшего в CIS в Великобритании, которому наши 
спецслужбы помогли в 1990 году бежать из лондонской тюрьмы, и в настоящее время 
живущего в России? 
  — Людей, знавших установочное дело Блейка, наберется от силы человек тридцать.

 Каждые два-три года идет смена нашего оперативного сотрудника, вступающего в 
контакт с источником информации. Ведь с Блейком начали сотрудничать в то время, 
когда он из себя еще ничего не представлял, не владел ценной информацией.
 Сотрудники секретного архива КГБ имеют доступ ко всем делам, находящимся в нем,
 и они имеют неограниченные возможности по реализации всевозможной информации. 
Я столкнулся с тем, что в силу бюрократической системы, как в наших спецслужбах,
 так и у противника напрочь упрятать концы агентуры невозможно. Пример тому — 
история с Блейком.
 Приведу пример и из своей работы с агентом, который из-за предательства нашего 
бывшего сотрудника до сих пор сидит за решеткой.
 Когда мы только начинали работать с агентом, он был молодым человеком, 
преподавал в одном из ВУЗов той западной страны, где я работал. У него была 
перспективная специальность. Когда началась его разработка, то сразу было видно,
 что из него может получиться хороший агент. И действительно, через два года мы 
от него стали получать много ценной информации. Но, к сожалению, информация 
проходит через многие руки и, несмотря на то, что имеет самый высший гриф 
секретности и опечатана, прежде чем она попадет к руководителю, с ней 
познакомятся еще человек восемь, начиная с шифровальщика и письмоносца, 
заканчивая заместителями начальников отделов.
 Когда пошла особо секретная информация от агента, мы договорились с Шебаршиным 
Леонидом Владимировичем, в то время руководителем ПГУ, о том, что пакет с 
документами поступает лично к нему, а от него — лично Галкину В.В. Я ее 
обрабатываю и, по необходимости, докладываю ему. С оперативной информацией я 
работал один, при моей должности и звании полковника ПГУ КГБ СССР уходило у 
меня на это 80% рабочего времени. Из всей документации, поступившей ко мне, я 
ножницами вырезал те данные, которые интересовали наше правительство и нужны 
были для обеспечения безопасности нашей страны.
 На каждом месте, где были наклеены мои вырезки, я проставлял надпись: «Особой 
важности». После договоренности с заказчиком о реализации документации, 
комплект ее с сопроводительным письмом о вскрытии документов только по прибытии 
особо уполномоченного представителя отправлялся к потребителю. После этого я 
или мой сотрудник ехали туда же, так что все проходило через мои руки. На месте 
я работал с шестью специалистами, отобранными мной совместно с челябинским КГБ.
 Руководил этими специалистами очень умный человек, недавно добровольно ушедший 
из жизни, потому что из-за общего развала в России ему нечем было платить 
сотрудникам за их работу.
 —  Владимир Владимирович, скажите, как удается разведке преодолевать внимание 
контрразведывательных служб в отношении агентов такого класса, как Эймс —  
сотрудник ЦРУ, много лет работавший на нашу страну и недавно разоблаченный ФБР 
США? 
 — Касаясь Эймса, я приведу Вам в пример мнение специалиста по производству 
детекторов лжи — полиграфов — из США.
 В это время дело Эймса было у всех на слуху, и я спросил американца: «Неужели 
Эймса не пропускали через детектор лжи? Ведь во всех американских инструкциях 
записано, что сотрудники государственного департамента, ЦРУ, ФБР и так далее 
должны проходить через детектор лжи?»