из-за «железного занавеса», и его информацией смогли воспользоваться только 
через несколько лет. А ведь он рассказал очень много.
 С 1953 года он служил в различных подразделениях 2-го главного управления (ВГУ 
— аналог современного ФСБ) КГБ СССР. Сначала в 1-м отделе, сотрудники которого 
вели, в частности, контрразведывательную работу по американским дипломатам, 
аккредитованным в Москве.
 В 1955 году он был переведен в 7-й отдел ВГУ, который вел 
контрразведывательную работу среди туристов, бизнесменов и ученых, посещавших 
Советский Союз, в первую очередь, американцев и англичан. К 1962 году он достиг 
должности заместителя начальника одного из отделений 7-го отдела ВГУ и получил 
звание капитана. Другое его достижение — он стал собутыльником влиятельного 
начальника ВГУ генерала Грибанова, от которого ему удалось узнать немало 
секретов. Почти как у Пень-ковского. А еще он полюбил западный образ жизни и 
мечтал покинуть «социалистический рай».
 Первую попытку он предпринял в 1960 году. Возвращаясь из командировки на Кубу, 
Носенко трое суток провел в Амстердаме вместе с приятелем — резидентом 
советской внешней разведки, которого незадолго до этого выслали из США. Он 
надеялся, что голландская контрразведка фиксирует все контакты «установленного» 
разведчика и обязательно обратит внимание на его постоянного спутника. Даже не 
на человека, а на пакет, который постоянно таскал с собой. В нем были 
совершенно секретные документы, полученные советским резидентом в Гаване от Ф. 
Кастро. Они предназначались для Че Гевары, который в то время путешествовал по 
странам Восточной Европы. В пакете были копии личной переписки между Н. С. 
Хрущевым и Ф. Кастро по поводу советской военной помощи Кубе. Правда, по 
непонятной причине пакет так и не попал в голландскую контрразведку и 
благополучно был доставлен в Москву.
 Вторая попытка была более удачной. В середине марта 1962 года Носенко на три 
месяца был командирован в Женеву в качестве офицера безопасности советской 
делегации на конференцию по разоружению. И 5 июня 1962 года он установил 
контакт с представителями ЦРУ в Швейцарии.
 Первоначально Носенко не хотел перебираться на Запад. Тогда бы ему пришлось 
оставить за «железным занавесом» свою семью. Да и встречаться в Москве со 
своими новыми «друзьями» он не хотел. Слишком высокий уровень у его коллег из 
1-го отдела ВГУ и 7-го управления (наружное наблюдение) КГБ.
 Советский отдел присвоил новому агенту псевдоним Фокстрот, который позже в 
целях конспирации был заменен на Бармен и еще позже на Донор. ФБР окрестило его 
«Сэмми».
 Почему 20 января 1964 года Носенко решил все-таки уйти на Запад — это остается 
загадкой и до сих пор. В ту зиму он вновь прибыл на очередную сессию 
конференции по разоружению. Причем не с пустыми руками. С собой он привез 
информацию более чем о 300 оперативных сигналах. К тому времени он уже занимал 
пост заместителя начальника 7-го отдела ВГУ и имел звание подполковника. Тогда 
он еще не знал, что шеф контрразведки ЦРУ Д. Энглтон уже вынес ему свой 
приговор: «Провокатор, который работает под контролем КГБ».
 Мы не будем подробно останавливаться на причинах, на основании которых был 
вынесен категорический вердикт. Достаточно сказать, что главную роль в этом 
сыграл другой советский перебежчик — майор Голицын из резиденгуры КГБ в 
Финляндии. Этот человек сумел внушить шефу контрразведки ЦРУ «генеральную 
теорию дезинформации». Во-первых, основная идея Голицына — конфликт между 
Советским Союзом и Китаем — мираж. На самом деле две державы продолжали дружить.
 Во-вторых, наличие высокопоставленных советских агентов среди руководителей 
западных спецслужб. В-третьих, все перебежчики, которые будут опровергать 
утверждения Голицына, — провокаторы КГБ. И им нельзя доверять. Самое интересное,
 что Д. Энглтон поверил в этот бред.
 Обо всем этом Носенко узнал значительно позже, а пока он сообщил данные на 
нескольких крупных западных бизнесменов, включая француза, западного немца и 
израильтянина, которые имели связи на высоком уровне и регулярно выполняли 
задания КГБ. Потом было подсчитано, что перебежчик предоставил данные на 238 
американцев и приблизительно на 200 граждан других стран, которые в той или 
иной степени были объектами оперативной заинтересованности КГБ. Говоря другими 
словами, большинство из этих людей рассматривалось в качестве потенциальных 
объектов вербовки. Хотя это не значит, что всем им предложили сотрудничать с 
КГБ. Например, Носенко смог назвать только 75 случаев таких попыток в отношении 
американских туристов и бизнесменов [571] .
 Однако эффективно воспользоваться этой информацией ФБР и ЦРУ смогли только в 
1968 году. Понятно, что за шесть лет многие агенты просто уничтожили все следы 
своей шпионской карьеры. Поэтому большинство разоблачений Ю. И. Носенко не 
стали причиной громких скандалов.
 Еще один агент, чья карьера могла бы сложиться более удачно, был офицер ГРУ 
Никнэк. Он проинформировал ФБР и ЦРУ о двух десятках операций в разных странах 
— США, Великобритании, Франции, Швейцарии, Греции, Индонезии и Японии. Правда, 
переданные им материалы в течение нескольких лет пролежали в одном из сейфов 
внешней контрразведки ЦРУ.
 В ФБР он фигурировал как Никнэк, в ЦРУ — как Морин, а в ГРУ — как сотрудник 
оперативно-технического управления ГРУ Н. Д. Чернов. В начале 60-х годов он был 
командирован в США на должность опертехника нью-йоркской резидентуры. Был 
завербован ФБР. До своего отъезда в Москву агент провел ряд встреч с 
американцами и передал им таблетки для тайнописи, применяемые в ГРУ, и ряд 
фотокопий материалов, которые оперативные офицеры ГРУ приносили ему в 
лабораторию для обработки. При этом американцы требовали от него фотокопии тех