убитым Иваном Александровичем Бенкендорфом, третьим секретарем русского 
посольства в Берлине. Без крыши над головой, куда она могла бы приткнуться 
после того, как Хлебный переулок будет ликвидирован.
 А люди? Нет больше никого, а если кто и есть, отпущенный после допросов (что 
сомнительно, – разве что кухарка и дворник), то ведь они боятся теперь каждого, 
кто имел отношение к Локкарту, к Рейли, к Хиксу, к Вертемону и Лаверню, к Марье 
Петровне, которая давала им уроки русского языка, и к Ивану Ивановичу, певшему 
им под гитару «Глядя на луч пурпурного заката», –



   Стояли мы на берегу Невы.
   Вы руку сжали мне. 
   Промчался без возврата
   Тот сладкий миг!.. 
   Его забыли вы…



 Петерс на следующий день после прихода с Мурой явился со шведским генеральным 
консулом: он хотел показать консулу, что Локкарт жив, что его не пытали в 
подвале ВЧК, как об этом пишут в европейской прессе, что он получает ту же пищу,
 что и сам Петерс. Еще прошел день, и «Известия» опубликовали письмо Маршана. 
Хотя имя Локкарта в нем не упоминалось и Локкарт теперь окончательно был уверен,
 что его не расстреляют, он начал опасаться, что ему дадут долгий срок 
заключения, долгий срок одиночки – десять, пятнадцать лет, может быть, больше.
 26 сентября в передней кремлевской квартиры отворилась дверь, и он увидел 
Карахана. Он пришел спросить, возможен ли, по мнению Локкарта, в ближайшем 
будущем мир между союзниками и большевиками? Он сказал, что Локкарта судить не 
собираются, что он, по всей вероятности, будет скоро выпущен. Когда он ушел, 
Локкарт раскрыл Шиллера и, чтобы собраться с мыслями, начал переводить на 
английский язык монолог Вильгельма Телля:



   Пройти он должен
   Пустынную долину. Нет другого
   Пути в Кюснахт. Я здесь подстерегу
   Его. Какой благоприятный случай!
   Я все свершу, стрелой его настигну,
   И будет тесен для погони путь.
   Итак, кончай, наместник, счеты с жизнью!
   Твой час настал. Ты должен умереть!



 В субботу, в шесть часов вечера Петере пришел вместе с Мурой. Он выглядел 
счастливым. На нем была кожаная куртка и щегольские брюки, маузер, и широкая 
улыбка на лице. Он объявил, что во вторник Локкарт будет выпущен. Он был весел, 
что-то озорное было в его лице. Он обещал дать Локкарту два дня, чтобы тот мог 
собраться, в четверг ему придется оставить Москву. Затем, нисколько не смущаясь 
присутствием Муры, он начал говорить о заговоре. Он считал, что американцы тоже,
 не менее других, замешаны в нем (это был намек на К. Д. Каламатиано, который 
позже был расстрелян, как и А. В. Фриде). Потом он спросил, почему Локкарт не 
хочет остаться навсегда в России, стать русским советским подданным, работать 
на пользу революции? Будущее, сказал он, через десять, двадцать лет будет 
прекрасным и Россия – самой прекрасной, счастливой и свободной страной в мире. 
«Мы дадим вам работу. Мы вас используем. Капитализм обречен, ведь так?»
 «Он, видимо, не понимал, – писал Локкарт через двенадцать лет в своих мемуарах,
 – как я мог уехать и оставить Муру». Когда он вышел и Мура осталась с 
Локкартом одна, они смеялись, и плакали, перебивали друг друга, и обнимались. 
Мура рассказала, что французы, арестованные в начале сентября, до сих пор сидят 
в Бутырках и Уордвелл посылает им продукты ежедневно, американской снедью 
кормит всех своих и ее, и на всех у него хватает, никому отказа нет. И что была 
страшная сцена недавно между датским посланником и Чичериным, когда посланник 
вдруг решил, что ВЧК решила расстрелять Локкарта. Он телеграфировал об этом в 
Лондон. Ллойд-Джордж немедленно послал угрожающую телеграмму наркоминделу. И 
что все потеряли надежду, пока Ленин был между жизнью и смертью. Все 
успокоились, когда опасность миновала. Говорят, когда он пришел в себя, первое, 
что он сказал, было: «Остановите террор!» И вот решено: выпустят и вышлют, и 
Локкарта, и всех остальных. Его обменяют на Литвинова, который сидит со 2 
сентября. Как только Локкарт переедет финскую границу, Литвинов выедет из 
Англии, обмен будет в Бергене. Она так и сыпала новостями. Хикс, Гренар и 
Вертемон спрятались в бывшем американском консульстве, но чекисты их выловили 
оттуда. И Хикс не знает, удастся ли ему, успеет ли он между тюрьмой и поездом 
жениться на Любе Малининой.
 Поздно ночью она ушла, и Локкарт понял, что будущее не сулит ему ничего 
хорошего: он никогда не вернется больше в этот город, в эту страну, к этой 
женщине. Он почувствовал, что не в силах уехать. Он думал о предложении Петерса 
остаться в России, остаться с ней навсегда. Не расставаться. Он думал о том,