Англии и Франции.
 Французские военные получат эту возможность, когда русские солдаты при участии 
Международного и Русского Красного Креста будут возвращаемы из Франции. 
Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе сам глава 
заговорщиков Локкарт, одновременно будут пользоваться возможностью возвращения 
на родину.
 Уже после того, как Правительством Советской Республики были приняты 
приведенные выше решения, нами получено от английского правительства радио с 
сообщением об аресте т. Литвинова и его персонала. Это обстоятельство служит 
для нас еще лишним подтверждением правильности наших действий и полной 
обоснованности наших опасений, когда мы отказывались допустить выезд Локкарта и 
его сотрудников из России ранее выезда тов. Литвинова из Англии.
 И в этом английском радио, и в одновременно полученном по радио заявлении 
французского правительства в случае дальнейшего содержания под стражей 
английских и французских граждан эти правительства угрожают индивидуальными 
репрессиями всем видным большевикам, которые попадут в их руки.
 Это обстоятельство для нас не является новостью, так как уже теперь такого 
рода репрессии, вплоть до расстрелов советских работников, совершаются в районе 
оккупации держав Согласия. Мы остаемся при нашем прежнем предложении отказаться 
от репрессий в том случае, если таковые будут прекращены со стороны держав 
Согласия, как мы о том заявляли уже неоднократно.
 Повторяем еще раз, что принимаемые нами меры предосторожности касаются 
исключительно английской и французской буржуазии и что ни одного рабочего мы не 
тронем.
 Народный Комиссар по Иностранным Делам
  Чичерин» . 
 Мура была где-то близко, в том же подвале, может быть, но Локкарт не знал, где 
именно, и спрашивать было некого, и вообще некого было больше просить о чем бы 
то ни было. Он слышал и видел многое в первые же дни. Людей тащили на смерть, 
людей били. В первый же вечер в коридоре он увидел молодую женщину, он узнал ее,
 это была Дора Каплан. Ее вели куда-то. Он понимал, что в датском и норвежском 
посольстве, где у него были друзья, думают о нем и по возможности предпринимают 
шаги, но какие?
 Через несколько дней сиденья к нему в камеру пришел Петерс. Он принес ему две 
книги для чтения: русский перевод последнего романа Уэллса «Мистер Бритлинг 
пьет чашу до дна» и «Государство и революцию» Ленина. Он не сел ни на стоявший 
здесь табурет, ни на койку, но постоял у окна и сказал, что все французы и 
прочие «коллеги» Локкарта посажены в Бутырки, в общую камеру, только он один 
сидит здесь в одиночке, а затем, как уже бывало прежде, поговорил на свои темы: 
об Англии, о дочери, о своем долге перед партией, о капитализме, который 
загнивает, о том, что сам он очень чувствителен и его что-то щиплет за сердце, 
когда он подписывает смертные приговоры. И потом, помолчав, перешел к роману 
Локкарта и Муры. Эта тема, как показало дальнейшее, тоже была одной из его 
любимых.
 Они оба стояли у окна, когда во дворе, внизу под ними, красноармейцы 
образовали два тесных ряда и между ними прошли три фигуры, три старика, толстые,
 лысые и, видимо, больные. Локкарт узнал Щегловитова, Хвостова и Белецкого. Это 
были заложники, и их вели на расстрел. Кровь Ленина, пролитая Каплан, требовала 
отмщения.
 – Куда они идут? – спросил Локкарт.
 – На тот свет, – ответил ему Петерс.
 Официальные цифры первых месяцев «красного террора» (август – сентябрь) 
общеизвестны: репрессировано было на территории России всего 31 489 человек. 
Среди них: расстреляно 6 185, посажено в тюрьмы – 14 829, сослано в лагеря – 6 
407 и взято заложниками – 4 068. Это был ответ ВЧК на выстрел Доры.
 8 сентября Петере вызвал к себе Локкарта, прислав за ним стражу. «Мы переводим 
вас в Кремль, – сказал он, – в апартаменты Белецкого». Это не предвещало ничего 
хорошего: Лубянка считалась как-то надежнее. В тот же вечер его перевезли. Это 
была небольшая квартира в Кавалерском корпусе (ныне разрушенном), чистая и 
удобная. Здесь когда-то жили фрейлины императриц. К его ужасу и отвращению, ему 
на второй день подсадили Шмидхена. К этому он не был готов. Шмидхен пытался 
говорить с ним, но Локкарт не проронил ни одного слова. Мысль о Муре не давала 
ему покоя. Заложники. Попала ли она в их число? Что ей поставлено в вину? Как и 
где ее допрашивают? И кто? Пытают ли ее? Наконец, Локкарт попросил чернил и 
бумагу, перо нашлось. Он решил написать просьбу об ее освобождении, как и об 
освобождении его русской прислуги. Повредить это не могло. И бумага ушла к 
Петерсу.
 Через день Шмидхена убрали, и Петере пришел опять. Вид у него был довольный, 
почти счастливый; Петере тогда узнал, что мы знаем теперь и что Локкарт тогда 
не знал и узнал позже от Карахана: их всех выдал Рене Маршан, корреспондент 
«Фигаро». Его донос заставил Петерса произвести в тот же день массовые аресты 
среди подданных союзных держав.
 Маршан в это время все еще оставался в Москве и вместе с генералом Лавернем, 
консулом Гренаром и некоторыми другими приглашался на все тайные обсуждения 
безумных планов Рейли. Садуль дал ему на донос свое полное благословение. Он 
сам на эти собрания не приглашался, да он и нередко уезжал из Москвы в эти 
недели, начав всерьез свою карьеру инструктора Красной Армии. Впрочем, если бы 
он и был в городе, он постарался бы сделать себя незаметным, зная, что 
заговорщики обречены, и решив не вмешиваться в их судьбу. Но Маршан, которому в 
это время было совершенно нечего делать – никакие его корреспонденции никуда