он свыше 100 человек! - А. М.).
Но мемуарист так и не осознал, что делает ему больше чести, чем присвоение 
фиктивных заслуг. Чтобы успокоить свою совесть, он называл вымышленные имена 
убитых, но он не имел права приписывать себе их деяния».
Мне трудно сказать, чего в ее словах больше - бездонной глубины человеческого, 
нравственного и профессионального падения, или безбрежной фальши, наигранного 
сетования по поводу деятельности недобросовестных «литературных негров», или 
попросту злоумышленного нежелания признать, что предательство - оно и есть 
предательство, и сколько его ни оправдывай, как ни оправдывай, оно на века - 
предательство. У Мольера в «Тартюфе» есть отличные строки:
Так ничего гнусней и мерзостнее нет,
Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет.
Чем люди, полные своекорыстным жаром,
Которые кормясь молитвой, как товаром,
И славу, и почет купить себе хотят
Ценой умильных глаз
И вздохов напрокат…
Одно только ясно сразу - даже на излете жизни, а выше цитировавшиеся мемуары Э. 
Порецки были написаны уже в конце ее жизненного пути, такие естественные для 
любого нормального человека, тем более для офицера разведки, понятия, как честь,
 долг, патриотизм, Родина, для нее, как и прежде для ее мужа и его дружка, были 
всего лишь пустым звуком. Теперь об объективности и достоверности этого 
источника, ибо на то есть особые причины. Дело в том, что ВТ. Кривицкий 
напрямую был причастен к физической ликвидации ее мужа - Игнация Рейсса, 
сбежавшего на Запад несколько ранее. Элизабет Порецки не только точно знала об 
этом, но и в связи с этим одно время испытывала особую неприязнь к Кривицкому, 
чего и не скрывала в своих мемуарах: «Наша старая дружба с Кривицким умерла, 
между нами кровь Людвига» (правильно - «Людвик», под этим псевдонимом И. Рейсе 
и работал в советской разведке. - А. М.).
Формально, уже только на основании одного этого факта можно было бы, по меньшей 
мере, хотя бы предположить, что Э. Порецки как бы мстит Кривицкому, расписав до 
мельчайших подробностей всю неприглядную и дурно пахнущую подоплеку 
происхождения его т.н. «мемуаров». Однако такое предположение следует 
немедленно отбросить, так как есть и объективные, независящие от слов Э. 
Порецки доказательства: Кривицкий всегда работал только в континентальной 
Европе, главным образом против Германии, в связи с чем его основным рабочим 
языком был немецкий (к тому же с австрийско-чешским акцентом - из-за места 
рождения и первичного освоения немецкого языка по месту рождения; кроме того, 
он владел также польским, фламандским языками и, естественно, идиш). Более того,
 в конце концов и сама Э. Порецки в итоге признала, что «с Кривицким отношения 
стали улучшаться еще до его отъезда в США».
Есть и другие свидетельства совершенно сторонних лиц, которые едва ли не на все 
сто процентов аутентично описывают всю грязь «истории» происхождения его т.н. 
«мемуаров», в т.ч. и называя по имени главного «литературного негра». Так что 
сомнений в объективности и достоверности того, как она описала «технологию» 
подготовки, его т.н. «мемуаров», нет.
Конечно, для окончательного и категорического вывода о том, что Кривицкий не 
имел никакого отношения к самой процедуре написания «своих» мемуаров, и 
вышеприведенных свидетельств может показаться мало. Но есть немало тому 
доказательств в тексте этих самых «мемуаров». Приведу часть из них.
Итак, например, Кривицкий бежал из НКВД, однако в тексте его «мемуаров» 
практически повсеместно - 259 раз! - фигурирует аббревиатура ОГПУ, а также ГПУ 
- 49 раз, а НКВД - всего 9 раз. Между тем, по состоянию на октябрь 1939 г., 
когда «мемуары» вышли в свет, НКВД как таковой насчитывал уже более пяти лет. 
Мог ли опытный разведчик-нелегал не знать названия своей же спецслужбы?
Или как можно было написать, что встречался с самим Ежовым, но называть его 
главой ОГПУ? Ведь Ежов никогда не был главой ОГПУ, он возглавлял только НКВД, и 
в 1936 г. пришел именно в НКВД, который был создан на базе ОГПУ еще летом 1934г.

Или вот такой перл: «…весной 1937 г…с резидентом НКВД приехали в Москву… в ГПУ 
царило…» Выходит, что весной 1937 г. отдельно существовал НКВД, отдельно - ГПУ 
(а все это наряду с ОГПУ), воскресшим, оказывается, спустя почти полтора 
десятка лет после реорганизации. Конечно, это мелочи, но ведь они изложены в 
мемуарах разведчика-профессионала.
А чего, например, стоит его знание своей же собственной биографии? Между тем 
прямо в первой же строчке первой же главы его «мемуаров» приводится одна дата - 
30 июня 1934 г., - в связи с которой «мемуарист» указывает, что в это время он 
работал в Разведывательном управлении Генштаба.
Несоответствие с фактами, собственноручно изложенными им в своей же 
автобиографии, очевидно, столь сильно покоробило редакцию издательства, что она 
тут же дала сноску - «В.Г. Кривицкий в это время работал в ИНО ОГПУ». То есть 
получается, профессиональный разведчик-нелегал не ведает о том, где и когда он 
работал.
Возьмем что-нибудь посложней, например, операцию по добыванию японских шифров, 
благодаря чему, он, видите ли, контролировал всю секретную переписку между 
Японией и Германией в 1935/1936 гг. по вопросу о заключении пресловутого 
Антикоминтерновского пакта. Даже для непосвященного в тайны разведывательной 
деятельности, но обладающего просто элементарно здравым умом, - это миф 
чистейшей воды. И прежде всего потому, что в любой разведке существует 
«железное» правило - все добытые шифры иностранных государств немедленно