-- ответили они товарищу Щусю. Щусь подвел их ближе ко мне. Снявши             
   шапки, они поздоровались со мною. Затем один из них подошел вплотную         
       к моему коню и подал мне большую крестьянскую паляныцю (хлеб) фунтов     
           в семь весом с воткнутым в нее сверху большим куском соли.

 Товарищ Щусь тихо говорит мне:

 -- Это -- дибривские кулаки.

 Я дал понять товарищу Щусю, что услыхал его, и тут же поставил                
дядькам вопрос:

 -- В чем дело? Что вы хотите выразить этим хлебом-солью нам, повстанцам?

 И я получил ответ:

 -- Мы приехали к вам, Батько Махно, чтобы сообщить вам, что мы,                
селяне дибривчаны, помирились с немцами, австрийцами и всеми в окружности       
         хуторянами (читай -- собственниками). Мы хочем миру и с вами...

 Я задумался. Товарищи Щусь и Каретник не сдержались и нагрубили.               
 Я попросил их извиниться перед дядьками, что они сейчас же и сделали.          
      (Впрочем, дядьки приняли их грубость за шутку.) Затем я взял переданный   
             было товарищу Лютому хлеб с солью обратно в свои руки и вернул 
дядькам,                заявивши:

 -- Вашего хлеба с солью я от вас не могу принять. Возвращаю его                
вам обратно и прощу вас, скажите мне правду, кто вас с ним послал               
 к нам?

 -- Посланы мы к вам, Батько Махно, попом отцом Иваном вместе со                
съехавшимися уже в село селянами.

 -- Всеми селянами?

 -- Нет, теми, которые съехались.

 -- Так вот, -- сказал я дядькам,-- уезжайте вы обратно в село Дибривки         
       и передайте вашему священнику от меня, чтобы он дурака не валял          
      и глупостями не занимался. В противном случае если мы заедем в Дибривки,  
              то мы ему так отстегаем задницу за то, что он берется за дело 
примирения                крестьян с их прямыми врагами и убийцами, что он 
закажет и своим                правнукам.

 -- Та, Батько, мы ж так открыто не можем попу сказать. Вы передайте            
    ему что-либо другое, -- просили крестьяне.

 -- Да вы можете священнику ничего не говорить, -- ответил я теперь             
   более спокойно, -- но крестьянам всем передайте от меня, чтобы они           
     не слушались глупого попа и вместо мира готовились бы к самой беспощадной  
              борьбе со своими палачами... Так, возвращайтесь обратно, в село   
             и все, все передайте крестьянам. До свидания!..

 Я протянул им руку. Они все подошли и, приподымая шапки, попрощались.          
      Потом ушли к своей подводе.

 Щусь сел на лошадь, и мы тронулись с места. А дядьки, став на колени           
     и скрестив руки на груди, крикнули нам вслед:

 -- Так помогай же вам боже побороти вcix вашiх i нашiх злодiпв!

 Мы все тоже сняли шапки и помахали ими в их сторону, а затем пришпорили        
        коней и быстро скрылись от них за бугорком, где Марченко и Петренко,    
            остановив движение отряда, поджидали нас.

 Подскочив к отряду, я вкратце рассказал бойцам о том, для чего                
приезжали эти три кулака из Дибривок, что я им ответил и что передал            
    дибривским крестьянам. Я высказал им также мое предположение, что           
     враги революции дрогнули, узнав о наших действиях в ответ на их            
    злодейства. И я подчеркнул, что мы менее всего можем с этим считаться       
         именно теперь, когда мы должны полностью использовать момент в целях   
             поднятия восстания против них трудящихся -- восстания 
повсеместного                и решительного, в котором бы их строй и силы, 
защищающие его, нашли                себе действительно разрушение и смерть...

 Отряд с особым вниманием выслушал меня и в искренних словах выразил            
    свое удовлетворение.

 Теперь мы окончательно дали повод и нигде не задерживались до самых            
    Фесуновских хуторов.