от арестованных тюрьма, в которой так много сидит крестьян и рабочих,         
       схваченных и посаженных только за то, что не уважали ни власти 
Керенского,                ни власти Центральной рады и, как нам один из 
большевиков объяснил,                не освобожденных до сих пор за то, что они 
будто бы способны не                уважать и власти 
большевистско-левоэсеровского блока.

 Посоветовавшись с рабочими, которые сообщили нам об этих арестованных          
      и томившихся за решеткой узниках, мы пришли к тому, чтобы представитель   
             от нас пошел в ревком и там настоял на разгрузке тюрьмы. Если 
ревком                откажется, мы проектировали силой раскрыть ворота тюрьмы 
и, освободив                всех в ней томившихся, сжечь самую тюрьму.

 Итак, меня отряд делегировал в ревком, а последний уполномочил                
меня, левого социалиста-революционера Миргородского, эсера Михайловского        
        и других разгрузить тюрьму. Пошли в тюрьму, осмотрели, выслушали        
        заявления арестованных. Вышли из корпуса в контору, обменялись мнениями 
               и разошлись. Не все собрались: самого главного не было -- 
большевика                Лепика, которому уже тогда, за кулисами, в 
большевистских кулуарах,                был предназначен пост председателя чеки,
 но от нас это пока скрывалось.

 Мне лично, сидевшему два раза в этой тюрьме, знавшему, какая она               
 грязная и тяжелая, больно было выходить из ее ворот, не освободив              
  никого. Но я ограничился только упреками по адресу Лепика, вышел              
  вместе с товарищем Миргородским из ворот, сел на извозчика и возвратился      
          в ревком...

 Однако после обеда мы собрались все и решили взяться за дело. Тюрьма           
     была разгружена от арестованных...

 Я говорил своим товарищам, что для революции было бы лучше, если               
 бы большевики и левые эсеры не создавали блока, ибо среди них нет              
  той идеи, которая удержала бы их от стремления властвовать над революцией,    
            и это их в конце концов столкнет между собой, и они своим 
взаимоистреблением                принесут много зла для революции. Уже теперь, 
говорил я друзьям,                видно, что свободой пользуется не народ, а 
партии. Не партии будут                служить народу, а народ -- партиям. Уже 
теперь мы замечаем, что                во многих случаях в делах народа 
упоминается лишь его имя, а вершат                дела партии. Народ знает лишь 
одно -- слушать, что правители ему                говорят!..

 В Федерации анархистов не все об этом знали. Поэтому когда узнали,             
   то просили, чтобы я им объяснил причину или цель моего выхода из             
   революционного комитета. В это время были также некоторые рабочие,           
     сочувствовавшие левым эсерам. Они-то более всего просили меня сказать      
          им, почему я ухожу из революционного комитета и покидаю Александровск.


 Пришлось им повторить то, что многим я говорил наедине. Я им сказал,           
     что, на мой взгляд, большевистско-левоэсеровский блок уже дал трещину      
          в своем единстве, и это, заметьте, тогда, когда он еще только 
составился.                Причина этому, по-моему, с одной стороны, 
историко-философское расхождение                эсеровщины с марксизмом, с 
другой -- тщеславие, толкающее одну партию                опережать другую в 
своем разнузданном стремлении властвовать над                революцией.

 Для меня лично абсолютно верно то, что недалеко то время, когда                
эти две ныне царствующие в стране партии не помирятся, столкнутся               
 на своем пути и начнут друг друга уничтожать, казня вслед за этим              
  революцию и все лучшее в ней. Так какого же черта мне тратить здесь           
     свои силы, когда я вижу начало подлинной революции в деревне. Крестьяне    
            осознают себя, они проявляют свою волю к борьбе за идеал 
справедливости,                им нужно помочь в этом, кричал я разъяренный, а 
товарищи еще больше                удивлялись...

 С большим риском я решил предложить группе обсудить следующее.                
В Гуляйполе был коммерческий банк, которого мы сознательно пока                
что не конфисковывали, деньги которого находились в Александровском             
   государственном казначействе, но канцелярскими работами он еще занимался,    
            надеясь и после Октябрьской революции развернуть свою работу для    
            наживы бездельников...

 Все время революции кредитный банк в Гуляйполе спекулировал и мародерствовал   
             за счет труда. По праву он должен бы быть давно экспроприирован    
            и передан в общий фонд труда. Ни коалиционное правительство 
Керенского,                ни большевистско-эсеровское правительство этого сами 
до сих пор                не сделали и мешают сделать это самому революционному 
народу. Поэтому                я предлагаю, чтобы Гуляйпольский районный 
революционный комитет                постановил не считаться с правительством