кими товарищами. Я уже упоминал об этом раньше.
     В 1934 году я отдыхал в Сочи. По истечении срока отдыха Берия пригласил
меня  возвратиться  в  Москву  через  Тифлис1.  Тогда  Тбилиси еще  называли
Тифлисом. Я поехал пароходом в  Батуми,  а из Батуми --  железной  дорогой в
Тифлис  и пробыл  там  целый день. Потом купил  билет  в Тифлисе  на Москву.
Поезда  тогда  ходили  из  Грузии  в  Россию  только  через  Баку. Я  сказал
проводнику,  что  займу  свое  купе  на  Северном  Кавказе, в  Беслане (так,
кажется,  называлась станция). Поехал Военно-грузинской дорогой и в  Беслане
встретил поезд.
     В Тифлисе я  познакомился с грузинскими товарищами. Грузия произвела на
меня  хорошее  впечатление.  Я  вспомнил былое, когда в  1921 году, во время
Гражданской войны был в Грузии вместе с воинскими частями. Наша часть стояла
тогда на станции Аджамети под Кутаисом, а в Кутаисе находился штаб. Иной раз
по долгу службы я ездил туда верхом, чаще всего от Аджамети до Кутаиса вброд
через  Риони. У меня сохранились хорошие впечатления от той поры, и мне было
приятно вновь взглянуть на Грузию, вспомнить былое, 1921 год. Сталин называл
меня в шутку  "оккупантом", когда  я рассказывал ему  о  своих  впечатлениях
насчет  того,  как   грузины,   особенно  грузинская   интеллигенция,  плохо
относились к Красной Армии.  Мне приходилось иной раз  выезжать в политотдел
11-й армии,  штаб которой  стоял в Тифлисе. Бывало, сидишь в вагоне вместе с
грузинами  моего же  возраста, еще  молодыми, обратишься к ним на русском, а
они мне не отвечают, делают вид, что не понимают русского, хотя я видел, что
это  бывшие  офицеры  царской   армии  и  хорошо  владеют  русским.  Простой
грузинский народ  вел  себя  иначе.  Крестьяне встречали  нас  всегда  очень
гостеприимно,  обязательно  угощали.   Если  случались  какие-либо  семейные
торжества, устраивались  обеды,  по-грузински  пышно. Наших  красноармейцев,
которые попадались им в такие часы, буквально затаскивали в дом, напаивали и
потом  провожали в воинскую часть. Никогда не  было ни одного случая насилия
над  красноармейцами, хотя  возможности  имелись:  вокруг  заросли кукурузы,
кустарники, лес.
     Когда  я  рассказывал  об этом  Сталину, он как  бы  возражал:  "Что вы
обижаетесь  на  грузин?  Поймите  же,  вы оккупант,  вы  свергли  грузинское
меньшевистское правительство". "Это, --  отвечаю,  -- верно, я  понимаю и не
обижаюсь, а просто говорю, какая была тогда обстановка".
     Теперь, во второй раз, познакомился я с Берией и другими руководителями
Грузии. Кадры мне понравились, вообще люди очень понравились. Единственно то
лишнее,  рассказывал я  Сталину,  что  чересчур  гостеприимны. Очень  трудно
устоять, чтобы
     тебя не споили, нехорошо это. "Да, это они умеют, -- отвечал Сталин, --
это они умеют, я их знаю". В те годы сам Сталин выпивал еще весьма умеренно,
и мне его умеренность нравилась.
     Однажды,  когда я был  в  Москве, приехав  из  Киева, Берию  вызвали из
Тбилиси. Все собрались у Сталина, Ежов тоже был там. Сталин предложил: "Надо
бы подкрепить НКВД, помочь товарищу Ежову, выделить  ему  заместителя". Он и
раньше ставил этот  вопрос,  при мне  спрашивал  Ежова:  "Кого вы  хотите  в
замы?".  Тот  отвечал:  "Если нужно,  то дайте  мне Маленкова". Сталин  умел
сделать в  разговоре паузу, вроде бы  обдумывая ответ, хотя у него уже давно
каждый  вопрос был обдуман. Просто он ожидал ответа  Ежова. "Да, -- говорит,
-- конечно, Маленков был бы хорош, но Маленкова  мы дать  не можем. Маленков
сидит на кадрах в  ЦК, и  сейчас же  возникнет новый вопрос, кого  назначить
туда? Не так-то легко подобрать  человека, который  заведовал бы кадрами, да
еще в  Центральном Комитете. Много пройдет времени,  пока он изучит и узнает
кадры".  Одним словом,  отказал ему. А  через какое-то время  опять поставил
прежний вопрос: "Кого в замы?". На этот раз Ежов никого не назвал.  Сталин и
говорит:  "А как  вы  посмотрите,  если  дать вам заместителем Берию?". Ежов
резко встрепенулся, но сдержался  и  отвечает: "Это  -- хорошая кандидатура.
Конечно, товарищ Берия может работать,  и  не только  заместителем. Он может
быть и наркомом".
     Следует  заметить,  что  тогда  Берия  и  Ежов  находились в  дружеских
отношениях.  Как-то в воскресенье Ежов пригласил меня и  Маленкова к себе на
дачу, там был и Берия. Это случалось не раз. Когда  Берия приезжал в Москву,
то всегда гостил у Ежова... Сталин ответил: "Нет, в наркомы он не годится, а
заместителем у вас  он  будет хорошим". И тут же продиктовал Молотову проект
постановления. Молотов  всегда  сам писал проекты  под диктовку Сталина. Как
правило,  такие заседания затем кончались  обедами  у  Сталина.  Я подошел к
Берии,  по-дружески  пожал  ему  руку  и  поздравил  его.  Он  незлобно,  но
демонстративно, хотя и тихо, послал меня к черту: "Ты что поздравляешь меня?
Сам  же не  хочешь  идти  на  работу в Москву".  Это он намекнул на то,  что
Молотов  просил, чтобы меня  утвердили заместителем Председателя  Совнаркома
СССР. Сталин согласился с этим и уже сказал мне об этом. Но я очень не хотел
такого назначения и начал просить Сталина не делать  этого. Сталин  вроде бы
прислушался к  моим словам. А  я  уговаривал: "Товарищ Сталин,  дело  идет к
войне. Сейчас меня  более или менее узнали  на  Украине,  да  и я  узнал эту
республику, узнал ее кадры. Придет  новый  человек, ему  будет сложнее.  Мне
полезнее  находиться  сейчас на Украине, чем идти  к товарищу Молотову, хотя
товарищ Молотов много раз меня уговаривал идти к нему".
     Молотов хорошо относился ко мне, высоко оценивая  мою  деятельность и в
Москве,  и  на Украине.  Он часто  звонил  в Киев  и советовался по тому или
другому вопросу. Например,  когда назначали наркомом земледелия Бенедиктова,
позвонил  ко  мне  и  спросил:  "Как  вы  смотрите  на  это,  вы  же  знаете
Бенедикто