нко -- очень  способный человек, который  отошел от петлюровцев  и
твердо стал на  большевистскую  почву. Не  знаю  конкретно,  какие обвинения
выдвигались против него после  стольких лет успешной его  работы. На Пленуме
был объявлен  перерыв.  Он  поехал домой и  не  вернулся на  пленум.  Решили
проверить, почему Любченко не возвратился на заседание Пленума, и обнаружили
такую картину: в постели лежали его убитая жена и сам  он. Предположили, что
по  договоренности с женой он  застрелил ее  и себя. Это был  большой  удар.
Объясняли  дело так:  бывший  петлюровец; видимо,  к  нему  подобрала  ключи
иностранная  разведка, и он работал на нее. Но много не распространялись  об
этом, потому что и без того было слишком много врагов.
     Каганович  опять поехал в Киев  и привез оттуда информацию  не в пользу
Косиора и Постышева. Он  рассказывал,  что когда собрал партактив в Киевском
оперном театре, то буквально взывал: "Ну, выходите же, докладывайте, кто что
знает о врагах народа?".  Организовал вроде  такого народного суда. Выходили
люди и всякие вещи говорили. Сейчас просто стыдно и позорно слушать, но ведь
это было! Я хочу сказать об этих фактах, чтобы можно было сделать на будущее
правильные  выводы  и  не допустить  повторения  таких  явлений.  Кагановичу
сообщили,  что  есть  у  них такая женщина, Николаенко,  активный  работник,
трудится она на культурном фронте,  борется  с врагами народа, но не находит
поддержки.  Каганович  (рад  стараться)  сейчас  же  послал  за  Николаенко.
Николаенко пришла  и начала  разоблачать  врагов народа. Страшная,  говорят,
была картина. Каганович рассказал,  видимо,  Сталину об  этом собрании,  и в
одном из  своих выступлений Сталин заметил,  что  бывают вот небольшие люди,
которые оказывают зато большую помощь нашей партии. Такой небольшой человек,
как  Николаенко,  оказала партии  на Украине  большую  помощь в разоблачении
врагов.
     Николаенко сразу  же  подняли  на пьедестал борца за революцию, борца с
врагами народа. Хочу рассказать подробнее об этой фигуре. Когда я  уезжал из
Москвы  на Украину, Сталин  предупредил меня, что там есть такая  женщина --
Николаенко и  чтобы я обратил внимание: она, мол, может помочь мне  в борьбе
против врагов народа. Я сказал,  что фамилию эту помню из его выступления. А
как  только  приехал  на  Украину,  она  сама пришла ко мне.  Я  ее  принял,
выслушал.  Молодая,  здоровая  женщина,  окончила  какой-то  институт,  была
директором  вроде  бы  музея,  сейчас точно  не  помню.  Она  имела  дело  с
украинским народным искусством и поэтому общалась с интеллигенцией. И начала
она  говорить  мне  о  врагах  народа.  Ну  это  был  просто  какой-то  бред
сумасшедшей: она всех украинцев считала националистами, все в ее глазах были
петлюровцами, врагами народа, и всех их надо  арестовывать.  Я насторожился.
Думаю,  что  же  это  такое?  Начал  я  ее  осторожно  поправлять  (а  здесь
требовалась  осторожность,  потому   что  с  такими  людьми,  сказал  бы  я,
небезопасно беседовать: они сейчас же оборачивают все обвинения против того,
кто  с ними не соглашается). Расстались мы с ней. "Я, -- говорит, --  буду к
вам заходить". Отвечаю: "Пожалуйста, заходите, охотно вас послушаю".
     Потом она опять пришла ко мне и приходила затем много раз. Я уже видел,
что  это больной человек  и  что верить  ей  совершенно  нельзя. Начала  она
обсуждать  со  мной и  свои личные дела: к ней,  дескать,  плохо относятся в
партактиве.  Раньше  (она   была  незамужней)  с  ней  охотно   поддерживали
знакомство   командиры  Красной  Армии,  теперь  они   избегают  ее,  просто
перебегают  через улицу на другой тротуар,  если  заметят, что  она идет  им
навстречу. Говорит: "Вот  травят меня за то,  что  я веду  борьбу с  врагами
народа". Я ей сказал, что она должна более трезво оценивать отношение к ней:
"Люди  избегают  вас,  потому  что  те, кто  с  вами  знаком,  как  правило,
арестовываются. Поэтому-то они вас боятся и избегают".
     Как приехал я в Москву, Сталин сейчас же спросил меня о Николаенко, и я
высказал ему свое впечатление, что такому  человеку нельзя доверять, что это
больной  человек,  совершенно   незаслуженно  обвиняет  людей  в  украинском
национализме.  Сталин  вскипел и очень  рассердился, напал  на  меня:  "Вот,
недоверие у вас к такому человеку, это неправильно". Все повторял свое: "10%
правды -- это уже правда, это уже требует от  нас решительных действий, и мы
поплатимся,  если не будем так  действовать".  Одним словом,  толкал  меня к
тому, чтобы я  отнесся к  Николаенко с доверием. Я рассказал ему  также, как
обижается она на  отношение к  ней командиров. Сталин начал шутить: "Что  ж,
надо  подыскать  ей мужа".  Я говорю:  "Такой невесте подыскать  мужа -- это
очень  опасно, потому что муж  уже будет подготовлен  к тому, что ему  через
какое-то  время  надо  садиться  в тюрьму, поскольку  она  его,  безусловно,
оговорит".
     Вернулся я  в Киев.  Опять  приходит ко мне  Николаенко и  докладывает,
убежденно    так    докладывает,    что    возглавляет    националистическую
контрреволюционную организацию на  Украине Коротченко, что  он националист и
прочее.  "Знаете,  --  отвечаю, --  товарищ  Николаенко,  я много  лет  знаю
Коротченко,  и Сталин его знает.  Коротченко  по национальности украинец, но
по-украински он и говорить-то по-настоящему  не умеет. Язык у него -- суржик
(так  называют  в  народе  мешанину  украинского,  русского  и  белорусского
языков).  Поэтому никак, никак не могу я с вами согласиться".  Она тут стала
очень нервничать и уже на меня косится. Вижу, что она уже и ко мне относится
с  недоверием:  дескать,  покрываю  националистов.  Заплакала  она.  Говорю:
"Успокойтесь.  Вы  получше  продумайте дело. Нельзя так  о  людях  говорить,
которых вы не  знаете. Ведь Коротченко вы, конечно, не знаете, а уж данных у
вас вообще нет никаких. Это просто  ваше умозаключение, и оно совершенно  ни
на  чем не  основано,  неправильно".  Ушла она. Но я  знал, что  она напишет
Сталину.