| |
нем.
Но тогда мы этого не видели, мы смотрели на все глазами Сталина:
коллективизация идет, Сталин вовремя повернул руль, все увидел и опубликовал
письмо "Головокружение от успехов". Мне неизвестно даже сейчас, какие
реальные были у нас успехи. Тогда же, собственно, мы об этом и не
задумывались: раз Сталин сказал, значит, так и есть, мы просто не понимали,
не замечали фактов. А "успехи" были такие, что в стране возник голод.
У меня имелись приятели среди военных. Одним из них был Векличев5,
начальник Политуправления Московского военного округа, очень хороший
товарищ. Он был ближайшим, преданнейшим другом Якира. Он когда-то работал на
Украине и сам происходил из шахтеров. Ходил он тогда с тремя или четырьмя
ромбами в петлицах. Он-то и рассказал мне, что на Украине дело обстоит
плохо: крестьяне не работают, не хотят пахать, повсюду забастовки, саботаж.
Вдруг я узнаю, что мобилизованные красноармейцы посылаются на прополку
сахарной свеклы на Украину. В те времена Украина была главным поставщиком
сахара, наверное, процентов 70 сахара, если не больше, давала она стране.
Когда я работал на Украине, то несколько соприкасался с сельским
хозяйством и получил представление об уходе за сахарной свеклой. Поэтому
меня такое известие страшно поразило: если, думаю, красноармейцы будут
полоть и убирать сахарную свеклу, то сахара ожидать нельзя. Эта культура
довольно трудоемкая, деликатная, и ее нужно обрабатывать со знанием дела,
своевременно ухаживая за ней. Конечно, от людей, не заинтересованных в
результатах труда, сложно что-либо требовать. К тому же красноармейцы в
большинстве своем были из разных районов страны, а не только из
свеклосеющих, и они плохо знали конкретное дело. И, конечно, это сказалось
на результатах: сахара не было.
Позже просачивались в Москву сведения, что на Украине царит голод. Я же
просто не представлял себе, как может быть в 1932 г. голодно на Украине.
Когда я уезжал в 1929 г., Украина находилась в приличном состоянии по
обеспеченности продуктами питания. А в 1926 г. мы вообще жили по стандарту
довоенного времени, то есть 1913 г., а тогда продуктов питания на Украине
имелось много, и все продукты были дешевые: фунт мяса стоил 14 коп., у
овощей была буквально копеечная цена. В 1926 г. мы достигли довоенного
уровня, и после упадка хозяйства в результате войны и разрухи мы гордились
этим успехом. И вдруг -- голод!
Уже значительно позже я узнал о действительном положении дел. Когда я
приехал на Украину в 1938 г., то мне рассказывали, какие раньше были тяжелые
времена, но никто не говорил, в чем же заключались эти тяжелые
обстоятельства. Оказывается, вот что было, как рассказал мне потом товарищ
Микоян. Он говорил: "Приехал однажды товарищ Демченко в Москву, зашел ко
мне: "Анастас Иванович, знает ли Сталин, знает ли Политбюро, какое сложилось
сейчас положение на Украине?" (Демченко был тогда секретарем Киевского
обкома партии, причем области были очень большими). Пришли в Киев вагоны, а
когда раскрыли их, то оказалось, что вагоны загружены человеческими трупами.
Поезд шел из Харькова в Киев через Полтаву, и вот на промежутке от Полтавы
до Киева кто-то погрузил трупы, они прибыли в Киев. "Положение очень
тяжелое, -- говорил Демченко, -- а Сталин об этом, наверное, не знает. Я
хотел бы, чтобы вы, узнав об этом, довели до сведения товарища Сталина".
Вот тоже характерная черта того периода, когда даже такой человек, как
Демченко, член Политбюро ЦК КП(б)Украины, видный работник и член ЦК, не мог
сам прийти, проинформировать и высказать свое мнение по существу. Уже
складывалось ненормальное положение: один человек подавлял коллектив, другие
перед ним трепетали. Демченко хорошо все понимал, но он всетаки решил
рассказать Микояну, зная, что Микоян был в то время очень близким человеком
к Сталину. Да и вообще тогда в партии, в партактиве нередко говорили, что
существует "кавказская группа" в руководстве. К кавказской группе
относились, в частности, Сталин, Орджоникидзе6, Енукидзе7 и Микоян.
Сколько же тогда погибло людей? Сейчас я не могу сказать. Сведения об
этом просочились в буржуазную печать, и в ней вплоть до последнего времени
моей деятельности иной раз проскальзывали статьи насчет коллективизации и
цене этой коллективизации в жизнях советских людей. Но это сейчас я так
говорю, а тогда я ничего этого, во-первых, не знал, а во-вторых, если бы и
знал о чем-то, то нашлись бы свои объяснения: саботаж, контрреволюция,
кулацкие проделки, с которыми надо бороться, и т. п. Это ведь нельзя было
отрицать, потому что Октябрьская революция породила острую классовую борьбу,
которая потрясла весь общественный строй и экономический уклад страны, ее
политические основы аж до пупа Земли. Все было... Только теперь видно, что
нельзя было все объяснять лишь этим: нужно было еще и разумно руководить
страной.
Я регулярно встречался со Сталиным, когда уже работал в Москве
секретарем горкома партии и отвечал за вопросы реконструкции города. Первый
план реконструкции Москвы разрабатывался при мне, когда я работал вторым
секретарем горкома ВКП(б), а Булганин был председателем Моссовета. По-моему,
главным архитектором города был тогда Чернышев8, очень умный человек. Он
автор здания Института В. И. Ленина. Этот архитектор производил на меня
впечатление человека очень скромного и застенчивого. Произошел однажды
неприятный эпизод. Пришли мы на площадь у Моссовета и стали осматривать
здания, которые окружают Моссовет. Каганович взглянул на здание Института
Маркса -- Энгельса -- Ленина (новое название, позднее -- Центральный
партийный архив) и говорит: "Черт его знает, и кто это построил такое
уродливое
|
|
