такие кандидатуры: Сталин,  Рыков, Бухарин. В  то время Бухарин и
Рыков еще находились на таком уровне, что их кандидатуры  прямо не отводили,
ведь  они являлись членами Политбюро. Поэтому выступать, поддерживая Сталина
и  отводя Рыкова и Бухарина, было нельзя, да это, видимо, и  не встретило бы
тогда  поддержки  в  Политбюро.   Были  избраны  также  некоторые  слушатели
академии, которые поддерживали "правых".
     Мне об этом рассказал Табаков, наиболее близкий мой товарищ, и мы с ним
откровенно обменивались  мнениями  по  всем политическим  вопросам.  Он  был
довольно развитым  и  подготовленным  в  политическом  отношении  человеком.
Поздно  вечером  раздался  звонок.  Меня  вызывают  к   телефону.  Это  было
редкостью, потому  что в Москве я  ни  с кем  никакого  знакомства не  имел.
Подошел я к телефону: "Говорит  Мехлис7, редактор "Правды". Вы можете ко мне
приехать в редакцию?". Я сказал, что  могу. "Тогда  сейчас подготовьтесь,  я
пришлю  свою  машину. Срочно приезжайте,  у меня есть к вам дело".  Отвечаю:
"Хорошо".
     Через несколько минут автомашина была  уже около общежития Промышленной
академии. Я  сел в нее и поехал в "Правду". Это было первое мое знакомство с
Мехлисом.  Он  зачитал   мне   письмецо   из  Промышленной   академии,   где
рассказывалось  о  политической  махинации,   которая  была  подстроена  для
избрания  делегации "правых"  от партийной организации академии.  Все знали,
что в Москве в Промышленной академии учатся  в абсолютном большинстве старые
большевики, бывшие директора заводов, фабрик, объединений. Они проходили там
подготовку и переподготовку по  повышению  своих технических знаний. Мех-лис
зачитал   текст   и   спрашивает:   "Вы    согласны   с   содержанием   этой
корреспонденции?". Говорю: "Меня тогда там  не было".  -- "Знаю, что вас  не
было,    но   заметка   верна?".    "Полностью   согласен,    она   отражает
действительность". -- "А вы можете ее подписать?". "Как же я могу подписать?
Не я же писал  и автора не знаю". "Нет, нет,  -- говорит, -- Ваша фамилия не
будет фигурировать и даже автора не  будет. Я верю Вам, я  слышал  о  Вас  и
Вашей  позиции.  Если  Вы  подпишете,  то, значит,  в заметке  действительно
правдиво отражается  обстановка, которая  сложилась в  партийной организации
Промышленной академии".  Я сказал: "Хорошо",  и  подписал.  Он сейчас  же на
своей машине отвез меня в общежитие Промышленной академии.
     А назавтра вышла  "Правда"  с этой корреспонденцией. Это был гром среди
ясного  неба.  Забурлила  Промышленная академия, были  сорваны  занятия, все
партгруппорги  требовали собрания. Секретарь  партийной организации Левочкин
вынужден был созвать его.
     Партийная   ячейка   раскололась.  Хозяйственники   в   академии   были
аполитичные люди, а некоторые -- просто сомнительные лица. Кое-кого из них я
знал: наши были, донецкие. Приходили они  ко мне и говорили:  "Что ты склоку
заводишь? Что тебе нужно?". Я отвечал: "Слушай, ты  же ничего не  понимаешь,
это  же "правые", куда  они тебя  тянут?". А они ни  черта не  понимали, кто
такие "правые" и кто такие "левые".
     Это собрание было самым бурным. На нем-то меня и избрали в президиум, и
я стал председателем собрания. Тут и активизировалась группа, которая стояла
на позициях  Центрального  Комитета и вела борьбу  с  "правыми",  то есть  с
руководством нашей  организации, так как оно  в основном  было  "правым". Не
помню, сколько времени шло заседание. Закончилось оно тем, что были отозваны
все  делегаты,  кроме  Сталина, -- и Рыков, и Бухарин, и представители нашей
партийной организации, после чего избрали новых делегатов, в том числе меня,
на районную партийную конференцию.
     Меня  избрали  (не  помню,  каким большинством)  в  бюро  и  секретарем
партийной организации. Тогда мы развернули активную деятельность по борьбе с
правыми. Шум пошел по Москве, что идет в Промакадемии борьба.
     Да,  была  борьба, острейшая  борьба, но мы  навели порядок.  Партийная
ячейка  твердо  стала  на  позиции  Центрального  Комитета,  а это  означало
поддержку Сталина, секретаря ЦК и вождя страны.
     Через эту мою деятельность в Промакадемии меня, видимо, и узнал Сталин.
Сталину,  конечно, импонировало, что наша партийная организация поддерживает
его. Мы тогда так прямо не говорили, а выступали в защиту Генеральной  линии
партии. Я  и сейчас  считаю,  что  поддержка линии, выразителем которой в то
время являлся Сталин, была правильной.
     Как я уже  упоминал, Сталин обо  мне  узнал,  именно  когда  я учился в
Промышленной академии. Тогда как раз прошел разгром московских и горьковских
правых,  и они  все пошли в Промышленную  академию. Поэтому  это был как  бы
инкубатор правых, рассадник микробов правого толка, правого направления. Там
они занимали довольно прочные позиции. Вот, например,
     Пахаров, старый  нижегородец, член  партии с  1903 года, кажется. Очень
порядочный человек. Я его  знал как директора, потому  что он был директором
Юзовского  завода, когда  я возвратился из  Красной Армии.  Потом  Коршунов.
Между прочим, Коршунов был хорошим приятелем Молотова8, и встречался с ним в
выходные дни.
     Итак, провалилась затея "правого" бюро, отправив меня представителем от
партийной организации академии в колхоз, устранить возможность избрания меня
на  районную партконференцию и  лишить возможности там  выступить. Наоборот,
эта группа потерпела катастрофу, все ее  представители  были отозваны, а  на
Бауманскую   районную  конференцию  избраны  сторонники  генеральной   линии
Центрального Комитета ВКП(б). Это случилось  настолько поспешно, что мандаты
на районную  конференцию,  которые  мы получили и распределили  между  вновь
избранными делегатами, были выписаны еще на прежних  делегатов. Я тоже пошел
на  конфе