ые  земли с  чисто  белорусским  и украинским  населением. Видимо,
Сталин для того, чтобы "задобрить" польское самолюбие, уступил их: тут, я бы
сказал,  имел  место акт  большой  политической игры на новой основе,  чтобы
ослабить неприятный осадок, который  остался у польского народа в результате
договора, подписанного нами с  Риббентропом. Ведь мы вроде  бы отдали Польшу
на растерзание гитлеровской Германии  и сами приняли в этом участие. Правда,
Польша  приобретала  одновременно на  западе  более жирный, грубо выражаясь,
кусок: огромные и богатые территории, значительно  перекрывавшие те, которые
вернулись к Украине и Белоруссии;  это западные  районы по границе вдоль рек
Одер и  Нейсе, а кроме  того, еще город Штеттин, который расположен на левом
берегу  устья Одера. Он тоже  отошел  к Польше в результате  нажима на наших
союзников со стороны СССР при переговорах на Потсдамской конференции.
     А в 1939 г. мы были уверены, что польский народ -- рабочие, крестьяне и
интеллигенция правильно поймут необходимость  советско-германского договора.
Не  наша  была вина, что мы подписали  такой  договор:  то вина  неразумного
тогдашнего польского правительства, ослепленного антисоветской ненавистью  и
враждебного  также  к рабочим  и  крестьянам собственного  государства.  Оно
боялось войти в контакт с Советским Союзом, чтобы не поощрить свободолюбивые
идеи  и не  укрепить  Коммунистическую партию Польши,  которой  оно  боялось
больше  всего.  Ведь  если бы  мы объединили тогда свои  усилия с  Польшей и
столкнулись  с  войной против  Германии,  то судьба  польского правительства
зависела  бы  от польского  народа.  Я  тоже  считаю, что  договор 1939  г.,
подписанный Молотовым и Риббентропом, был для  нас  неизбежен  в сложившейся
ситуации.  И  не потому, что он был  выгоден  для  Советского Союза:  то был
шахматный ход. Его так и
     надо  рассматривать, потому что  если бы мы  этого не  сделали, то  все
равно  началась  бы война  против  нас, но, может быть,  в обстановке, менее
благоприятной  для  нас.  Атак война  уже  начиналась,  мы  же пока стояли в
стороне, нам была предоставлена передышка. Полагаю, что это  было правильным
шагом, хотя и очень болезненным.
     Особенно   больно   было  то,  что   оказалось   совершенно  невозможно
вразумительно  разъяснить  людям  выгоду этого договора. Ведь  что это  лишь
шахматный ход,  нельзя было сказать открыто, потому что  надо было  играть с
Германией.  Игра  же  требовала  не раскрывать  своих  карт  перед Гитлером.
Приходилось  разъяснять  дело  так, как тогда  у  нас  разъясняли:  газетным
языком.  И  это  было  противно, потому  что  никто  разъяснениям не  верил.
Некоторые люди проявляли прямое непонимание: они действительно  считали, что
Гитлер  искренне пошел на договор с нами, а нам  нельзя было объяснить через
органы печати, что не надо верить ему. Одним словом, сложилась очень тяжелая
обстановка  для  нашей  пропаганды. А Гитлер  тоже  шел на  тактический шаг,
подписывая  с  нами  договор,  с  тем  чтобы  выиграть  время  и  поодиночке
расправиться с противниками. Сперва он хотел расчистить себе путь на восток,
уничтожив Польшу, и таким образом войти в соприкосновение с нашими войсками,
с  советской   границей.   Он  считал,  видимо,  что  когда  он  молниеносно
расправится  с  Польшей,  то  Англия  и  Франция не  посмеют  объявить войну
Германии, хотя у них  был договор с Польшей, в котором говорилось, что  если
Германия нападет на Польшу, то они придут ей на помощь.
     И  действительно, Англия  и Франция объявили войну Германии. Именно это
послужило началом Второй мировой войны,  но в ней мы  еще не участвовали,  а
только продвинули свои войска  западнее и заняли новую границу, то есть, как
тогда  мы  объясняли  людям, взяли под свою руку,  под свою защиту  братские
народы Западной Украины и Западной Белоруссии.
     Итак,  началась Вторая мировая  война, но "большой"  она еще не  стала.
Последовал период  "странной войны".  Французы и англичане объявили Германии
войну,   сконцентрировали   свои   войска,   подтягивали   резервы.   Англия
перебрасывала войска с  островов на континент, демонстрировалось  проведение
плановых  военных  операций.  Французы  же,  видимо,  были  очень уверены  в
неприкосновенности своей укрепленной "линии Мажино". Они  строили  ее  много
лет, и  она действительно  имела большое  значение  для  организации обороны
страны. Но  одна оборонительная линия не обеспечивает безопасности, это лишь
материальное средство.  Оборонять страну должны люди,  которые занимают  эту
линию. Гитлер  тоже построил свою линию, которую назвал  "линией  Зигфрида".
Таким  образом,  их  войска  стояли  друг  перед  другом.   Гитлер  пока  не
предпринимал активных шагов  против Англии и Франции, а они не предпринимали
активных  военных операций  против  Германии.  Германия  бросила  войска  на
восток, против Польши, и ей нужно было время для их перегруппировки.
     Потом Муссолини открыл военные действия  против Греции и завяз  в  них.
Далее Гитлер напал на  Югославию  и расправился  с ней, потому что  Германия
была сильнее; почти без выстрелов оккупировал Данию и  Норвегию, практически
без сопротивления захватил  Голландию, вторгся в Бельгию, в 1940 г. захватил
большую   часть  Франции.   Так  он  обеспечил  себе   на  довольно  большом
пространстве морскую линию,  защиту от английского флота и на севере подошел
вплотную  к нашему Мурманску.  Естественно, что Советское  правительство тем
временем реализовывало меры, вытекавшие  из договора, подписанного Молотовым
и Риббентропом. Мы начали  осенью 1939 г. переговоры  с Эстонией,  Латвией и
Литвой и предъявили им свои условия. В сложившейся тогда ситуации эти страны
правильно поняли, что им не устоять против Советского Союза,  и приняли наши
предложения, заключив с нами договоры о взаимопомощи. Потом  произошла смена
их правительств. Само  собой разумеется! Некоторые их руководители, например
президент Литвы Сметона7, бежали в  Германию. Это  уже было не столь  важно.
Одним  сл