Францией выставить армию почти в три раза больше немецкой. В Лондоне копают 
укрытия-щели от воздушных налетов, высвобождаются больницы, население Парижа 
массами покидало город. Война казалась неизбежной. В течение дня Югославия, 
Румыния, Швеция и США высказали свои предостережения и объявили о поддержке 
противостоящей стороны, поскольку через несколько часов установленный самим 
Гитлером срок истекал, настроение в пользу жесткого противостояния стало в 
рейхсканцелярии ослабевать. Поздно вечером 27 сентября Гитлер продиктовал 
письмо Чемберлену, в котором он переходил на примирительный тон, предлагал 
гарантии существования Чехословакии, завершал письмо призывом к здравому смыслу.
 Но тем временем развертывалась деятельность, которая, как представлялось, была 
способна придать событиям в самый последний момент неожиданный поворот.
 В предшествующие годы развернула интенсивную деятельность небольшая, но 
влиятельная группа заговорщиков, в которой впервые объединились представители 
всех политических лагерей. Целью, ради которой они устанавливали контакты друг 
с другом, было сперва предотвращение войны, но та радикальность, с которой 
Гитлер взял курс на конфликт, заставила их пойти в своих намерениях дальше – 
вплоть до планов покушения и переворота. Движущей силой и посредником между 
всеми группами был руководитель центрального отдела абвера полковник Ханс Остер.
 Если справедливо, что в немецкой военной традиции почти полностью нет 
элементов идеи политического сопротивления, а в немецком характере, как заметил 
в то время итальянский посол в Берлине Бернардо Аттолико, отсутствуют все 
необходимые для конспирации качества, такие, как терпение, знание человеческой 
природы, психологии, такт и умение притворяться («Где вы хотите найти это между 
Розенхаймом и Эйдкуненом?»)  [216] , то Остер был одним из исключений. Человек, 
своеобразно сочетавший в себе нравственность и хитрость, изобретательность, 
психологический расчет и принципиальность, он уже давно стал критически 
относиться к Гитлеру и национал-социализму, старался приобщить к своим взглядам 
своих товарищей, но напрасно. Только становившийся все более явным курс Гитлера 
на войну и прежде всего «дело. Фрича» «раскачали» офицерский корпус, привыкший 
заниматься только чисто военными делами, а также пробудили силы и в других 
лагерях, которые он теперь последовательно вовлекал, расширял их и, пользуясь 
прикрытием аппарата абвера и его руководителя, адмирала Канариса, формировал из 
них широко разветвленную группу сопротивления.
 Тактические соображения определялись пониманием того, что тоталитарный режим, 
который уже стабилизировался, можно переиграть только за счет взаимодействия 
внутренних и внешних противников. Это привело к тому, что с весны 1938 года 
началось прямо-таки паломничество представителей немецкого Сопротивления в 
Париж и Лондон, где они все вновь и вновь пытались завязать нити взаимодействия,
 но все их усилия повисали в воздухе. В начале марта 1938 года Карл Герделер 
был в Париже, чтобы побудить французское правительство занять твердую позицию в 
чехословацком вопросе, месяцем позже он съездил туда еще раз, но оба раза 
получил уклончивый ответ. Аналогично прошел визит в Лондон, сложность этой и 
всех последующих миссий ярко характеризует следующий эпизод: сэр Роберт 
Ванситтарт, главный дипломатический советник британского министра иностранных 
дел, выслушав своего немецкого посетителя, воскликнул в изумлении: да ведь то, 
что вы предлагаете, это измена родине!  [217] 
 Примерно таким же был эффект поездки Эвальда фон Кляйста-Шменцина, 
консервативного политика, который, махнув на все рукой, уехал несколько лет 
тому назад в свою усадьбу в Померании, а теперь воспользовался своими связями в 
Англии, чтобы поощрить британское правительство дать жесткий отпор гитлеровским 
экспансионистским намерениям: Гитлер, предостерегал он, не остановится на 
аншлюсе Австрии, есть надежная информация, что он добивается гораздо большего, 
нежели аннексия Чехословакии, и рвется ни много ни мало к мировому господству. 
Летом 1938 года фон Кляйст сам отправился в Лондон, и начальник генерального 
штаба Людвиг Бек дал ему следующее своего рода поручение: «Привезите мне 
твердые доказательства, что Англия будет воевать в случае нападения на 
Чехословакию, и я прикончу этот режим»  [218] . Спустя 14 дней после фон 
Кляйста с той же миссией и также в Лондон выехал промышленник Ханс 
Бем-Теттельбах, едва он вернулся из поездки, как по инициативе конспиративной 
группы в МИД, во главе которой стоял статс-секретарь фон Вайцзеккер, через 
советника посольства в Лондоне Тео Кордта были предприняты новые шаги. Сам 
Вайцзеккер попросил Верховного комиссара Лиги наций в Данциге Карла Якоба 
Буркхардта использовать свои связи, чтобы побудить британское правительство 
заговорить с Гитлером «недвусмысленным языком»; эффективнее всего была бы, 
вероятно, посылка «незакомплексованного недипломатичного англичанина, например, 
генерала с плеткой», так, может быть, удастся образумить Гитлера. «Вайцзеккер 
говорил тогда, – отметил Буркхардт, – с откровенностью отчаявшегося, который 
ставит все на последнюю карту»  [219] . В то же время Остер настоятельно 
советовал брату Тео Кордта, Эриху Кордту, который заведовал в МИД аппаратом 
министра, найти средства и пути для того, чтобы из Лондона поступали угрозы 
вмешаться, которые произвели бы впечатление не только на искушенных в 
дипломатии людей, но и на «полуобразованного, играющего мускулами диктатора»; 
кроме того, передавалась масса информации и предупреждений о намерениях Гитлера 
– и все было напрасно. Хотя посланцы, как сказал фон Кляйст Ванситтарту, 
приезжали «с петлей на шее», все их уговоры становились жертвой рвения 
умиротворителей по уступкам, недоверия и самого обычного непонимания. Один из 
высокопоставленных офицеров британской разведки отверг инициативу офицера 
немецкого генштаба, приехавшего в Лондон, как «гнусное бесстыдство»  [220] , а 
слова пораженного Ванситтарта об «измене родине» показывают, как трудно было 
закосневшему в своих представлениях миру понять мотивы заговорщиков. Правда,