отсылал ее к себе в комнату. Но ее растущее чувство уверенности действовало на 
него, и она скоро уже вошла в тот самый узкий круг людей, в котором он не 
разыгрывал из себя великого человека, где он засыпал во время чая в кресле или 
в расстегнутом пиджаке приглашал других на просмотр фильмов или беседу у камина.
 Большая непринужденность выявляла вместе с тем его грубые, бесчувственные 
черты. Как-то он сказал Альберту Шпееру в присутствии своей любовницы: «Люди с 
очень развитым интеллектом должны выбирать себе примитивных и глупых женщин. 
Что было бы, если бы у меня сейчас была женщина, которая вникала бы в мою 
работу! В свободное время я хочу покоя»  [112] . В некоторых сохранившихся 
узкопленочных любительских фильмах можно видеть Еву Браун в обществе Гитлера на 
террасе резиденции Бергхоф: всегда в том слишком задорном настроении, чтобы в 
него можно было без труда поверить.
 Распорядок обычного дня Гитлера неоднократно описывался: как он утром 
приоткрывал дверь своей спальни, которую имел обыкновение постоянно закрывать 
на ночь, как его рука механически нащупывала газеты, положенные на банкетке 
перед дверью, и опять исчезала  [113] . Прогулки, поездки, обсуждения 
строительных проектов, приемы, выезды на автомобиле за город не составляли 
внешних рамок дня, а только делили его на вереницу развлечений. Сколь 
оригинальным был образ, который Гитлер умел придать публичным мероприятиям, 
столь же безликим был его личный стиль, который складывался из всех этих 
действий и спонтанно реализуемых капризов дня; частной жизни у него не было.
 Его окружение состояло по-прежнему из адъютантов, секретарш, шоферов, 
ординарцев, «часть его сопровождения составляли эфебы [114] , – описывает один 
наблюдатель, – волосы вьются мелкими кудряшками, ординарный, неотесанный народ 
с манерными жестами». Он продолжал предпочитать некритичную, не привыкшую много 
размышлять среду простых людей, к которой он привык с раннего детства, особенно 
если они «как он сам… были так или иначе выбиты жизнью из колеи». В их обществе 
он проводил в Оберзальцберге по неизменному монотонному порядку вечера, от 
которых у одного из участников осталось «лишь воспоминание странной пустоты»  
[115] . Вначале регулярно три-четыре часа смотрели кино, Гитлер любил прежде 
всего комедии на современные темы с плоскими шутками и сентиментальным концом. 
В список его любимых лент, которые он смотрел по десять раз и больше, входили 
«Квакс, невезучий пилот» и «Пунш на каминных щипцах» Хайнца Рюмана, комедия 
Белого Фердля о носильщике «Два тюленя», развлекательные ревю Вилли Форста, а 
также многочисленные иностранные фильмы, часть которых не шла в открытом 
прокате. Усталое и со словно налитыми свинцом конечностями общество собиралось 
затем у камина, настоящая, беседа никогда не завязывалась. Как и за большим 
объединенным столом, и здесь внушительная, широко расставленная мебель мешала 
кому бы то ни было обмену мыслями. В то же время на окружение парализующе 
действовал сам Гитлер, «лишь немногие люди чувствовали себя в какие-то моменты 
хорошо в его присутствии», – заметил один из старых его сподвижников уже за 
несколько лет до описываемого периода. Час-два сидели за мучительно тянувшимся, 
все время обрывавшимся после пары банальных фраз разговором, Гитлер или молчал, 
или смотрел задумчиво на огонь, остальные смолкали из уважения и усталости; 
«Нужно было большое самообладание, чтобы присутствовать на этих бесконечных 
посиделках перед неизменно той же декорацией пляшущего огня»  [116] . Только 
после того, как Гитлер между двумя и тремя часами ночи чопорно прощался с Евой 
Браун и вскоре после этого уходил сам, оставшиеся, словно освободившись, 
оживали в недолгом лихорадочном веселье. Аналогично проходили вечера и в 
Берлине, только там гостей было больше, и атмосфера была более напряженной. Все 
попытки внести какое-то разнообразие разбивались о сопротивление Гитлера, 
который в тривиальной пустоте этих часов старался отдохнуть от давления 
исполняемой им на протяжении дня роли. Резкой противоположностью тому был 
классический мотив тоталитарной пропаганды об окне, которое одиноко горит в 
ночи: «Каждую ночь до шести-семи часов утра был виден свет из его окна», – 
заявлял Геббельс; в стихотворении, которое зачитывали на праздниках молодежи, 
говорилось:



   «В твоем окне всю ночь не гаснет свет…
   А мы спокойно спим, не ведая заботы.
   В раздумьях ищешь ты единственный ответ.
   И вдохновенный плод твоей работы —
   Решенье найдено! – приветствует рассвет» [117]  [118] .



 Летом 1935 года Гитлер решил перестроить дачу в Оберзальцберге в импозантную 
резиденцию и сам разработал план, виды с разных сторон и сечение нового 
сооружения с указанием масштаба. Проекты эти сохранились и подтверждают 
зацикленность Гитлера на однажды разработанной схеме; он был просто не в 
состоянии еще раз по-новому взглянуть на стоящую задачу: в его эскизах всегда 
просматривался первоначальный проект, изменения были весьма незначительны. Не 
менее примечательна утрата чувства пропорции, например, в эскизе гигантского 
окна, из которого открывался вид на Берхтесгаден, гору Унтерсберг и Зальцбург, 
которое Гитлер позже любил представлять гостям как самое большое в мире 
опускающееся окно. «Основная инфантильная черта в сущности Гитлера», которую 
отмечал Эрнст Нольте прежде всего на основе анализа его неконтролируемой жажды 
присвоения, того неистового и неукротимого стремления получить желаемое,