максимальной решимостью противилась прежде всего Англия, в то время как на 
внутреннем фронте главные действующие лица самой оппозиции увязли в 
ожесточенных спорах. Конечно, Попиц и сторонники единого Сопротивления 
рассчитывали в случае успеха планировавшегося ими государственного переворота 
переиграть Гиммлера и  СС и вернуться к правовому состоянию. Но тут не только в 
очередной раз неразумно оживлялись самонадеянные иллюзии консерваторов времен 
весны 1933 года – даже временный прагматичный союз с одной из наиболее одиозных 
фигур режима неминуемо уже в принципе компрометировал смысл и мораль 
Сопротивления. Некоторые из молодых офицеров во время дискуссии в штабе группы 
армий «Центр» с возмущением заявили адмиралу Канарису, что они не станут 
подавать ему руки, если дело дойдет до планируемого контакта с Гиммлером  [600] 
 . 
 Такие расхождения во взглядах, да и вообще весь этот своеобразный разброд 
настроений, доминировавший в немецком Сопротивлении, подчеркивают, что оно 
отнюдь не было неким «блоком» и что само понятийное обобщение представляет тут, 
строго говоря, неточность; это Сопротивление было шатким союзом многочисленных, 
характеризовавшихся личными и деловыми антагонизмами групп, которые 
объединялись только их враждебным отношением к режиму. При этом наиболее четко 
выделяются здесь три группы: получивший название по силезскому имению Крайзау 
графа Гельмута Джеймса фон Мольтке кружок, рассматривавший себя преимущественно 
как дискуссионный клуб немного эмфатических друзей с обновленческими 
воззрениями как христианского, так и социалистического толка и, как это и 
соответствовало ограниченным возможностям кружка из гражданских лиц, видевший 
задачу переворота прежде всего в воодушевлении примером: «Нас повесят, потому 
что мы вместе думали», – писал фон Мольтке в одном из своих последних писем из 
заключения, будучи чуть ли не счастлив из-за того, что смертным приговором 
удостоверялась сила их духа  [601] . Затем группа консервативно-национальной 
элиты во главе с бывшим бургомистром Лейпцига Карлом Герделером и отставным 
начальником генерального штаба Людвигом Беком, которые, не имея правильного 
представления о фатальных последствиях гитлеровской политики, по-прежнему 
претендовали на руководящую роль Великой Германии в Европе, так что у их 
помыслов даже оспаривается право считаться сколь-нибудь подлинной альтернативой 
имперскому экспансионизму Гитлера, в то время как сами они – в первую очередь, 
в силу своих авторитарно-государственных амбиций – рассматривали себя как 
продолжение антидемократической оппозиции веймарских времен, что и дало фон 
Мольтке повод обозвать их «герделеровским дерьмом»  [602] . И наконец группа 
молодых офицеров, куда входили фон Штауффенберг, фон Тресков, Ольбрихт и 
другие; они едва ли были твердыми приверженцами какой-либо идеологии, хотя, 
правда, прежде всего искали контакт с левыми и в противоположность, скажем, 
Беку и Герделеру рассчитывали путем государственного переворота добиться 
сближения не с западными державами, а скорее с Советским Союзом. Бросается в 
глаза, что многие из них происходили из старой прусской аристократии, были 
среди них также служители церкви, профессора, высокопоставленные чиновники – и 
если говорить вообще в целом, то, что их толкало теперь на дело, представляло 
собой скорее Сопротивление с изначально консервативных или либеральных позиций, 
хотя были тут и несколько социал-демократов. Дело в том, что левые еще не 
оправились от результатов преследований, да и к тому же они боялись союза с 
офицерами как «пакта с дьяволом»  [603] . Примечательно, что среди всех 
многочисленных участников не нашлось ни одного государственного деятеля 
веймарского периода, который бы оставил свое имя в истории Сопротивления; но не 
было тут и представителей низших групп среднего сословия, равно как и 
предпринимателей, – одни застыли в тупой лояльности маленького человека, не 
ввязывающегося в то, что не касается его лично, другие застопорились в 
традиционном немецком альянсе интересов промышленников и политической власти, в 
той во все времена внемлющей призыву общности предпринимательства и государства,
 которая хотя и обернулась выдающимися достижениями в экономике, но в то же 
время привела потом их множеством изломанных дорог на скамьи для обвиняемых на 
нюрнбергских процессах против промышленников; и, наконец, в рядах Сопротивления 
почти не было рабочих – хотя их оппозиция и была намного шире, чем это отмечено 
вплоть до сегодняшнего дня историографией, все же она оказалась намного меньше, 
чем этого требовала роль великого исторического антагониста: в принципе, то, 
что они совершали, вообще было не настоящим Сопротивлением с реалистическим 
началом, а скорее рядом демонстраций – бессловесным, лишенным какого-либо плана 
и словно бы так и оставшимся парализованным с момента поражения 1933 года и 
крушения прекрасной мечты о мощи и роли пролетариата  [603.1] . К тому же и те, 
и другие были запуганы, были физически и психологически измучены войной. То, 
что имеет право называться Сопротивлением, было Сопротивлением «сверху».
 Оно оставалось изолированным со всех сторон. Помимо всего, в феврале был 
схвачен фон Мольтке, и пришел конец крайзаускому кружку. Незадолго до того были 
взяты оппозиционеры в абвере, так что каждый день следовало ожидать раскрытия 
заговора. Последняя попытка Герделера и Бека остановить неумолимо утекавшее 
время вылилась в апреле 1944 года в направленное в адрес США предложение, в 
котором заговорщики выражали свою готовность после государственного переворота 
открыть Западный фронт и дать возможность парашютным частям союзников высадить 
десант на территории рейха; однако ответа вновь не последовало  [604] . Таким 
образом, уже не оставалось иного пути, как устранить режим, не связывая это ни 
с какими стратегическими и политическими соображениями, а перейдя целиком и 
полностью на уровень моральной аргументации. Некоторые из заговорщиков 
склонялись, как будто, к мнению, что уже нельзя, да и не следует уберегать 
властителей от их гибели, – теперь они должны будут испить чашу до дна.